Роберт спал – тихо лежал на спине, прекрасный, как херувим Беллини. К моему удивлению, лицо сестры озарилось улыбкой, когда она указала на спящего ребенка. «Смотрите – он дышит нормально. Он поспит и выйдет из комы – худшее позади», – сказала она. Лишь слезы, не слова могли выразить мои чувства – слезы благодарности и облегчения. «Когда он проснется, можете забрать его домой», – сказала сестра будничным тоном, как если бы происшествие было лишь одной из многочисленных проблем, которые ей пришлось сегодня решать. Я позвонила Стивену и сообщила ему радостную новость, а в полтретьего Роберт начал просыпаться. «Теперь можете забрать его домой», – сказали мне. Выписка заняла десять минут, после чего мы вышли из больницы, в мир, к которому вернулись его прежние краски. Возвратившись домой, мы позвали в гости соседей, чтобы вместе отпраздновать выздоровление. Все они пришли к нам, и мы молча, как будто в трансе, наблюдали за тем, как Роберт и Иниго играют машинками на полу, совершенно спокойные и не затронутые утренними драматическими событиями.
В тот день Роберт выжил, но что-то внутри меня умерло. Часть неумеренного юношеского оптимизма, заряжавшего меня энтузиазмом, была теперь навсегда погребена под грузом тревоги, той самой заботы, клубок которой распускает сон[83]; той заботы, что, поразив сознание, уже никогда не проходит. Я оказалась так близко к самой ужасной из катастроф для матери – к потере ребенка, что стала относиться к Роберту и другим своим детям с невротической гиперопекой, раздражая их чрезмерной заботой об их безопасности.
Я оказалась так близко к самой ужасной из катастроф для матери – к потере ребенка, что стала относиться к Роберту и другим своим детям с невротической гиперопекой, раздражая их чрезмерной заботой об их безопасности.
К счастью, это происшествие никак не отразилось на Роберте. Его запасы энергии ничуть не оскудели, что подтвердилось во время нашей поездки в Швейцарию следующей весной. Стивен целыми днями погружался в тайны прошлого Вселенной в конференц-центре «Гватт» на берегу озера Тун, а мы с Робертом гуляли. Именно тогда Роберт открыл для себя горы: здесь можно было в полную силу проявлять страсть к лазанию. Чуть позже мы с Эллисами провели несколько дней в семейном отеле деревни Хохфлух на горном перевале над равниной Ааре, где я раньше отдыхала вместе с родителями. Здесь Роберт был в своей стихии. Он постоянно настаивал на том, чтобы мы забирались по горным тропкам до линии снега; будучи снова беременной, я неловко ковыляла вслед за ним.
5. Расширение вселенной
Тем временем в конце 1960-х нас снова ожидал кризис, хотя и гораздо менее драматичный, чем злополучное знакомство Роберта с эффектами лекарств. Членство Стивена в колледже в качестве научного сотрудника подходило к концу, и так как один раз срок уже продлевался, то отсутствовала возможность продлить его снова. Стивен физически не был способен читать лекции и поэтому не мог поступить так, как обычно делают научные сотрудники: подать заявление на преподавательскую ставку. Он имел право вступить в полное членство колледжа, подразумевавшее, в отличие от членства в качестве научного сотрудника, не оплачиваемую должность, а фактическое членство в элитном клубе, устраивающем званые обеды, пусть и высокоинтеллектуальном, опирающемся – ну разумеется! – на самые благородные образовательные принципы.
В 1968 году Стивен вступил в члены недавно открытого Института астрономии, штаб-квартирой которого было длинное одноэтажное здание с роскошными интерьерами, стоящее среди деревьев и полей на земле Обсерватории Кембриджа на Медингли-роуд. Благодаря этому у него появился офис, который он делил с Брэндоном, а также стол – но не оклад; возможно, потому что институт возглавлял тот самый Фред Хойль, так и не простивший Стивену его знаменитое выступление на лекции в Королевском обществе несколько лет назад. В отличие от Америки, оплачиваемых научных должностей в Англии было днем с огнем не сыскать.
Тем не менее исследования черных дыр вызвали такую шумиху за последние несколько лет, что у Стивена хватало могущественных союзников. На помощь с радостью пришли Деннис Шама и Герман Бонди, чье содействие мой отец зачислил на наш счет. Прошел слух, что администрация Кингс-колледжа имеет намерение предложить Стивену ставку старшего научного сотрудника. Руководство Гонвиля и Каюса, возмущенное этим выпадом, вступило в игру, предложив Стивену особую категорию членства – должность научного сотрудника на шесть лет за выдающиеся достижения в современной науке, и Кингс так и не получил возможность сделать ответный ход.