Насмотревшись на кошмар в своём родном Афганистане в конце 80-х, оказавшись впоследствии сперва в СССР, а потом в разваленной до поры до времени России, Рафи Абдул Джабар поселился в Ростове-на-Дону. В 2014-м он увидел на Украине ту же самую картину, «западную добродетель» по до боли знакомым кровавым лекалам, какую наблюдал в Афганистане, когда его страна стала точкой силового соприкосновения ключевых мировых держав.
– Абдулла, братское сердце, как ты, дорогой? – с улыбкой говорил в телефон Сивоконенко.
– Юрий Викторович, здравствуйте! – ответил Абдулла на дружеский звонок – Всё нормально, бегаю, – пошутил боец.
– Прибегай ко мне, поговорим, – предложил, поддержав шутку, Сивоконенко.
– Через пару часиков заеду, – ответил Абдулла.
– Жду, – Юрий положил трубку.
Не успел он положить смартфон на стол, как тот вновь зазвонил. Номер не определился. Сивоконенко ответил.
– Юрий Викторович, здравствуйте, это Коровин.
– Антон, привет, что случилось? – почувствовав некоторую тревогу в голосе Волка ответил Юрий.
– Юрий Викторович, мне нужна Корса, где я могу её найти?
– Под Горловкой они стоят, – ответил Сивоконенко, – а зачем она тебе? Может, смогу помочь?
– Нет, Юрий Викторович, спасибо, у меня к ней простой обыденный разговор, – решил не втягивать своего доброго товарища Антон, – До связи.
В кабинет Юрия Викторовича постучали знакомым тактом: два-три-четыре-два.
– Заходи, невольник чести, – пригласил через дверь Сивоконенко поэта Скобцова, узнав его по фирменному стуку. Дверь открылась.
У меня сегодня такой день, который не терпит одиночества, поэтому я сегодня с тобой
– Привет, Юра. Я к тебе по делу. У меня сегодня такой день, который не терпит одиночества, поэтому я сегодня с тобой, – сказал с улыбкой стихотворец и поставил перед товарищем бутылку неплохого коньяка.
– Ого, я ещё поработать собирался, – посмотрел в недоумении на поэта Сивоконенко.
– Прости, Юра, так вышло, ты сегодня раньше освободился, – юморил Владимир. Сивоконенко достал стопки.
– Разговаривал с Абдуллой. Скоро подтянется, – уселся обратно в своё кресло Сивоконенко.
– О, наш афганский герой. Наши вроде бодрячком, продвигаются, месят жижу русским сапогом. Налей, Юра.
– Легко, – Сивоконенко наполнил рюмки чайным цветом на четверть.
– Юра, полнее, – возмутился Скобцов.
– Успеется, Володя, мы не спешим.
Друзья выпили за погибших товарищей, соединив рюмки в коротком звоне стекла. Пили, чокаясь, поскольку всегда поднимали, как за живых. Так уж у них повелось.
Скобцов стукнул дном осушенной рюмки об стол. Посмотрел на Юру и отвернулся в окно. Морозное синее небо было абсолютно пустым, прозрачным, идеально чистым, словно красивый дорогой бокал из богемского стекла, по стенкам которого до сих пор не скатилось ни одной винной капли – не единого потека. Поэт начал декламацию.
Сивоконенко смотрел в окно. Ему вспомнилось, как совсем недавно его едва не прибило натовским снарядом. Вспоминал Коровина, который взялся из ниоткуда. Вспоминал его слова про спецроту. Юрий чувствовал, что что-то не так: не плохо, но чего-то он не понимает. Это был простой человеческий интерес.
Его мысли прервал стук в дверь.
– Терминатора вызывали? – в кабинет вошёл Абдулла на новеньких протезах ног.
– Абдулла, здравствуй, – Сивоконенко обнял гостя.
– Всех приветствую, – широко улыбнулся афганец. Он передвигался на протезах немного неуверенно, но всё же это были ноги, какие-никакие, но ноги, которые ему сделали в России.
– Штрафной налью за опоздание, – пошутил Сивоконенко.
– Нет-нет, – ответил Рифа с улыбкой – Я чуть-чуть. Поддержу вас.