Быстрее С.

Он пытается встать с кресла, но ему не дает совершить этот маневр откинутый столик. Однако Иван не сдается, он пытается преодолеть неожиданное препятствие и хватается за Олю, чтобы все-таки как-то покинуть кресло. Оля от неожиданности выпускает поднос, на пол падает полупустая бутылка воды, которая тут же с шипением разливается.

– Пассажир, сядьте! – в отчаянии восклицает стюардесса, пытаясь обуздать Сереброва.

Тот взмахивает рукой и разливает на нее их стаканчика остаток своей газировки.

– Девушка, нам очень надо в Никарагуа! – говорит он с умоляющей интонацией в голосе. – У меня там бабушка! Она очень скучает!

Тут над нами зажигается световое табло, призывающее пристегнуть ремни, и томный голос в динамиках сообщает, что наш самолет приступил к посадке.

– Пассажир, займите свое место! Самолет идет на посадку! – увещевает Оля вполголоса. Она пытается оторвать от себя руки Ивана, но тот вцепился в нее мертвой хваткой.

– На какую посадку? – удивляется он, оглянувшись на меня.

Краем сознания я понимаю, что надо как-то успокоить Ивана, чтобы он не бузил, но к креслу меня придавила невозможная, стотонная усталость. А глядя, как эти двое исполняют какой-то диковинный танец с участием кресла, я не могу удержаться от хохота. Скрючившись в кресле, я уже даже не смеюсь – похрюкиваю. Да остановите же их кто-нибудь, у меня сейчас будет разрыв сердца! Или селезенки.

Привлеченные шумом, из-за занавески появляются еще две бортпроводницы. Не переставая улыбаться, они синхронно подскакивают к Ивану и Ольге, и образовавшаяся компания уже вчетвером начинает препираться и переминаться. Все пассажиры нашего отсека наблюдают за происходящим. Проснувшаяся блондинка (та, что постарше), еще пару часов назад флиртовавшая с Иваном на полную катушку, брезгливо кривит силиконовые губы.

– Девушки, вам помочь? – спрашивает один из безымянных мужиков. В его голосе слышится едва заметный вызов и нескрываемая тоска по близким контактам с лицом предполагаемого противника. Так, кажется, мы сейчас встрянем в драку.

– Нет, все в порядке! – пищит Оля.

Слушайте, это уже совсем не смешно. И скучно. И бесполезно – будет драка или нет, ни в какое Никарагуа они нас все равно не повезут.

– Иван, да перестань ты! – говорю я. – Не смешно!

Скорее бы уже приземлиться в этом дурацком Питере.

И тут самолет сотрясает мощный толчок. Иван падает обратно в кресло, Оля, покачнувшись, вцепляется мертвой хваткой в подлокотник. Мой желудок совершает кульбит и подкатывает к самому горлу.

Блин, это что, типа, турбулентность?

Сразу же следует еще один толчок, после которого самолет начинает бить, как в лихорадке. Секундой позже справа, где-то за стеклом, прямо в воздухе вспыхивает ярко-красный фейерверк. Рассвет окрашивается в кроваво-оранжевые тона.

Приехали. То есть прилетели!

Инстинктивно поворачиваюсь, смотрю в иллюминатор – в районе крыла самолета явно происходит что-то, что не положено по инструкции.

– У вас там что-то горит, – говорю я Оле, которая застыла столбом посреди салона.

Та, впав в ступор, смотрит на меня, а потом из ее перекошенного рта вылетает крик.

– Мы падаем! – истошно кричит Оля.

И тут начинается паника.

– Твою мать! – орет кто-то из мужчин.

Блондинка с дочерью поднимают оглушительный визг. Вторя им, сзади на нас накатывает волна кричащих голосов.

Все три стюардессы, еще мгновение назад занятые исключительно Иваном, бросаются в сторону кабины. А сам он, бухнувшись в кресло, поворачивается ко мне и удивленно спрашивает:

– Чо за фигня?

33

Мы летим, ковыляя во мгле.
Мы ползем на последнем крыле.
Бак пробит, хвост горит, но машина летит
На честном слове и на одном крыле.

Хоть убейте, не припомню, кто поет эту песню, но строчки совершенно неожиданно возникают в голове. В тему, правда?

Первые пять минут в самолете стоят ор, визг и причитания. Бледные стюардессы мечутся по салонам, увещевая пассажиров оставаться на своих местах. Командир корабля, сохраняющий спартанское спокойствие, сообщает, что команда предпринимает все возможное для нормальной посадки самолета в аэропорту Пулково-1. После его объявления паника заметно усиливается.

Кроваво-красный апокалипсис в моем иллюминаторе сменяется черным. Расплющив нос о стекло, я вижу, как из двигателя валит темный тягучий дым. Крылья нашего «Титаника» заметно вибрируют в предрассветной мгле.

Я ничего не понимаю. Потому что я неприлично пьяна, и в некоторые моменты кажется, что меня просто окончательно накрыло после алкоголя.

– У тебя нет водички? – спрашиваю я Ивана. Во рту просто пустыня!

– Какой водички? Самолет горит! – кричит он мне. Лицо его двоится, расплывается, идет волнами, как экран телевизора с дурно настроенной антенной.

– Заодно и потушим, – отвечаю я.

– Самолет горит, слышишь? – трясет меня Иван. – Очнись! Мы сейчас сдохнем прямо в воздухе!

– Не кричи! Какой ты громкий! – морщусь я.

Над головой истошно мигают какие-то лампочки. Почему у всех вокруг истерика?