Быстрее С.

Все, нас запалили.

Мы с Иваном синхронно оборачиваемся – позади нас стоит ангельское создание в кедах, клетчатых брючках в обтяжку и рюкзачком за спиной. Везет нам сегодня на школьниц!

– Нет, нельзя, – говорю я тихо, делая страшное лицо.

– Ну пожалуйста! – умоляюще тянет несовершеннолетняя Ванькина фанатка.

Иван тихо сереет под бейсболкой.

– Да, только быстро, – бросает он.

Если бы я знала, что случится дальше, ей-богу, я бы двинула школьнице в челюсть и сунула ее тело под скамью.

– Верка, Машка, можно! – кричит, обернувшись, наша нимфа, и в следующую секунду, прорываясь сквозь строй жаждущих попасть в следующий поезд людей, нас облепляет целая компания ее сверстниц. И каждая – со своим телефоном наготове!

– Сначала меня! – заявляет одна, в юбке, больше похожей на балетную пачку.

– Нет, я первая! – вопит вторая, в широченных джинсах.

Кто из них Вера, кто Маша?

Школьницы, живо оттеснив меня в сторону, немедленно устраивают фотосессию.

– Девочки, только одну фотографию! – кричу я, пытаясь как-то остановить этот идиотизм.

Иван, слава богу, сохраняет ледяное спокойствие.

– Эй, блин, это же Серебров! – произносит у меня за спиной мужской голос. – Прикольно!

Пора делать ноги!

– Хватит, хватит! – зло ору я на нимфу в брючках, которая успела уже раз десять пыхнуть вспышкой. Ее подружки, дай волю, с удовольствием порвали бы Ивана на куски. Или отдались ему тут же, на перроне.

Тот, обалдевший от натиска нимфеток, бросает на меня растерянный взгляд.

– А нам автограф! – весело произносит парень, стоящий позади меня, и, навалившись сзади, протягивает Ивану поверх моей головы сложенную вдвое тетрадь.

– Братан, черкани – для Мишки и Лехи! – говорит второй, видимо, дружок хозяина тетради.

– Аккуратнее! – восклицает сбоку какая-то женщина.

И тут на меня накатывает паника.

Мы стоим у самого края платформы, зажатые кучкой любопытствующих! Слева внизу, у самых ног поблескивают рельсы. Вдалеке, в темном провале тоннеля, рождается едва заметный свет. Поезд!

– Отойдите от края платформы! – предупреждает треснутый голос в динамиках.

Интересно, как?

Собравшись с силами, я резко всаживаю локоть в живот борова, навалившегося на меня сзади. Слышится удивленный «ой!». В следующий момент я внедряюсь в пеструю толпу фанаток и выдергиваю телефон из рук девицы в джинсах.

– Э! – возмущенно восклицает та.

– Ты чо? – в унисон ей спрашивает сзади парень. Думаю, этот вопрос адресован мне.

– Валим! – говорю я растерявшемуся Ивану.

Хозяйка телефона силится его достать, я поднимаю его высоко вверх, толпа вокруг нас еще больше сжимается, и вдруг мы все слышим пронзительный женский визг.

Человеческая волна в ужасе откатывается от края платформы, и я вижу в двух шагах от себя женщину в цветастом пальто, упавшую на рельсы. Рядом валяется белая сумочка, и именно эта деталь почему то сильнее всего врезается мне в память.

В ту же секунду станцию оглашает пронзительный гудок, сопровождающийся мерзким железным скрежетом. Состав, въезжающий на станцию, пытается тормозить, женщина внизу, слава богу, пытается встать, а мы все, оцепеневшие от ужаса людишки наверху, замерев, наблюдаем за тем, как на рельсах, припадая на ушибленную ногу, человеческое существо пытается убежать от стотонного железного монстра.

«На ее месте должен был быть Иван!» – вдруг возникает у меня в голове мысль.

Выйдя из оцепенения, какой-то парень на платформе, присев, протягивает женщине руку. Ему на помощь тут же приходит еще один, потом еще… Там же где-то внизу высоковольтный рельс! Дежурная по станции что-то кричит в динамиках, у машиниста за стеклом – бледное перекошенное лицо. Гудок все длится и длится, въедаясь в мозг. Время растягивается, становится вязким, как остывшая манная каша. У меня ощущение, что все происходящее – затянувшийся дурной сон.

Нужно просто проснуться!

Я делаю над собой усилие, отворачиваюсь, беру остолбеневшего Ивана за руку и выдергиваю его из толпы. На той стороне платформы тормозит прибывший поезд в сторону «Парка победы». Мы делаем несколько шагов сквозь мечущихся на станции людей и молча входим в вагон. Забиваемся в угол. Пытаемся унять дрожь в руках. Дышим реже, чтобы успокоить взбесившееся сердце.

Я знаю, что ОНА там, на той стороне станции, невидимая, следит за нами темными провалами глазниц. Очень надеюсь, что ОНА не успела войти за нами следом.

23

У меня в руках – несколько вырванных из ежедневника листков, заполненных мелким рваным почерком. Бумажки подписаны по месяцам, некоторые пронумерованы датами. Летопись будущего.

Где грань между ясновидением и сумасшествием?

И как вообще отделить одно от другого?