Был ли Пушкин Дон Жуаном?

Камер-юнкер – низшее придворное звание, его обычно давали молодым людям, хотя были камер-юнкеры и в более зрелом возрасте. Так, например, Дмитрий Гончаров, брат Натальи Николаевны, получил его в 1829 году, когда ему исполнился 21 год. Подобная «милость» императора, конечно, была оскорбительной для поэта. Супруги по-разному восприняли эту новость. «Натали в восторге, – пишет Надежда Осиповна, – потому что это открывает ей доступ ко двору: в ожидании этого она танцует повсюду каждый день». Поэт же был в бешенстве.

«Ключ камергера был бы отличием, которое бы он оценил, – иронично писал о Пушкине князь Вяземский, – но ему казалось неподходящим, что в его годы, в середине его карьеры, его сделали камер-юнкером наподобие юноши…» (Сам П. А. Вяземский был камергером). Пушкин стремился играть роль придворного, но придворного высокого разряда. Его поэтическое дарование и 600-летнее дворянство давало ему право на более высокое звание. Хотя, с другой стороны, поэт, никогда не любивший государственную службу и не делавший карьеру, не мог по закону получить даже камер-юнкера. Право, не стоило Пушкину так злиться.

Видя пренебрежение двора, а, в частности, самого императора, поэт горько переживал обиду. Светские обязанности его жены привели к лишним расходам. Пушкин влезает в долги. Он собирается бросить службу и уехать в деревню.

Примечательно в этом отношении его письмо к жене: «Я должен был на тебе жениться, потому что всю жизнь был бы без тебя нещастлив; но я не должен был вступать на службу, и что хуже еще, опутать себя денежными обязательствами. Зависимость жизни семейственной делает человека более нравственным. Зависимость, которую налагаем на себя из честолюбия или из нужды, унижает нас».

Какие глубокие мысли, афористично высказанные и искренно переживаемые! Пушкин не скрывал ничего от жены, делился с ней своим тяжелым душевным состоянием. «…Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе наших детей. Имение отца, как я в том удостоверился, расстроено до невозможности и только строгой экономией может еще поправиться… Как ты права была в том, что не должно мне было принимать на себя эти хлопоты, за которые никто мне спасибо не скажет… Умри я сегодня, что с Вами будет? Мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку. Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться мне богатым – а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову…»

Пушкин все же подал в отставку. Но царь оказался недоволен. Василий Андреевич Жуковский, верный царедворец, уговаривал поэта забрать прошение, называл его глупым, призывал одуматься и не лишать ни себя царской милости, ни семью куска хлеба. Пушкин вынужден взять назад свое прошение и помириться с царем. Натали вновь постоянно присутствует на балах в Аничкове, несмотря на беременность. «Нынешняя зима была ужасно изобильна балами, – пишет Пушкин своему другу Нащокину. Жена во дворце. Вдруг смотрю – с нею делается дурно – увожу ее и, она, приехав домой, выкидывает». Для поправки здоровья она уезжает к матери на Полотняный завод и обратно приезжает с просьбой о переезде ее сестер в Петербург.

Натали очень любила своих сестер, которые были старше ее и до сих пор сидели в девах, теряя надежду на замужество. Добрая душа, она хотела сделать их фрейлинами во дворце и выдать замуж. Пушкин был против их приезда. Как мудрый человек, он убеждал жену не делать опрометчивых поступков: «Эй, женка, смотри… Мое мнение: семья должна быть одна под одной кровлей; муж, жена, дети, пока малы; родители, когда уж престарелы, а то хлопот не оберешься, и семейственного спокойствия не будет». Доводы Пушкина не убедили жену. Поэт как в воду глядел. Переезд сестер жены осенью 1834 года и появление на балах Дантеса изменили нормальное течение жизни поэта.

Натали сразу начала вывозить своих сестер в свет, надеясь выдать их замуж. Но великосветское общество встретило провинциальных барышень сдержанно. Их принимали только ради сестры, мадам Пушкиной. Простые манеры их смешили, да и внешностью они уступали своей сестре. «Они красивы, его невестки, – делилась впечатлениями сестра поэта Ольга, – но они ничто в сравнении с Натали». Старшая, Екатерина, была высока ростом и стройна. «Ее черные, слегка близорукие глаза, – пишет Луи Метман в биографии Дантеса, – оживляли лицо с изящным овалом, с матовым цветом лица. Ее улыбка раскрывала восхитительные зубы. Стройная походка, покатые плечи, красивые руки делали ее очаровательной женщиной». Она сразу же восприняла жажду Натали к танцам и балам.