Зеленые загрохотали. Хилый поглядел на Крота, усмехнулся и пустил газеты по рукам, сказав, что там еще есть фото. Гоблины передавали друг другу «Вечный Свет». До Крота доходили желтеющие листки с изображением ям, наполненных трупами эльфов, виселиц, где у каждого покойничка белела на груди табличка с трудночитаемой надписью, снимки сгоревших зданий и разбомбленных строений. Под изображениями стояли комментарии, которые гоблины, конечно, прочесть не могли. Тогда спрашивали у Хилого. «Гоблинские оккупанты расстреляли полторы тысячи детей», «Гоблины положили под гусеницы танков храбрых защитников Талиемерна», «Пиршество каннибалов — здесь оккупанты съели трех эльфов, отрезая от них живьем куски плоти».
— Хватит, — взмолился наконец Козелок. — Или я сдохну от этой брехни!
— А фотки-то есть, — сказал Веник, рассматривая газету. — Откуда, если это брехня?
— Ты че, хочешь сказать, что гоблины жрут ихнее мясо? — рыкнул Козелок. — Да ты охренел!
— Может, у кого из парней заклинило. Меня самого клинит иногда.
— То и видно. Нет и быть не может нашего брата, который бы эльфоедством занимался. Информационная война, понял!
— Хилый, зачем им это нужно? — спросил Веник.
— Зачем? Тут ведь все средства хороши. У них самих рыло в пуху, поэтому они хотят создать в глазах общественности, которая их не слишком жалует, образ мучеников, жертв, поборников добра и красоты, которые сражаются против гоблинских орд, несущих разрушение и смерть. Гоблины-де выступают против самой жизни, а они, видите ли, за мир во всем мире. Будто жили они себе и никого не трогали, затем пришли зеленые и устроили им кровавую баню. Типично для эльфов — переносить на других свои косяки. Обвинить кого-то в чем-то прежде, чем обвинят тебя. Может, так они понимают цивилизованность. Только и слышишь — «вся прогрессивная общественность возмущена»… а имеют в виду исключительно себя…
— Откуда ты все это знаешь? — спросил Веник. — На гражданке я умников обычно колошматил почем зря. Гоблин не создан для учения…
— Ты-то почем знаешь, для чего он создан? — спросил Хилый. — До Дня Г тоже многие думали, что ордой навалимся — и дело в шляпе. Учиться-то учились до высадки, но расчет-то был не на мозги, а на силу и быстроту. Но опыт и история войн говорят, что без мозгов обойтись нельзя, особенно сейчас…
— Раньше обходились.
— Какие времена, такие и войны, — изрек Хилый.
Козелок с отвращением отшвырнул от себя газету.
— Сам верить начнешь, едрена копоть…
— Брешут! — сказал Огрызок, разглядывая картинку с повешенным эльфом, голова которого извернулась почти лицом назад и шея стала длинней в два раза. — Ну вешать вешали, но чтоб жрать да сжигать в сараях!
— А здесь, братья гоблины, вообще сказка, — сказал Хилый, расправляя газету. — Тут список якобы уничтоженных нами детей. Тысяча рыл. И текстарь такой:
— Слышали, — проворчал Веник. — Только там вместо гоблинов были эльфы!
— Вот те на. То же самое пишут. А я думал, что… — Козелок поскреб низкий лоб. То, о чем он пытался размышлять, было там редким гостем.
Крот лег на спину и вернулся к письму. По крайней мере сделал вид, что вернулся, а сам вспоминал слова Хилого. Выходит, эльфы всерьез верят в свое вранье. Так долго, видать, трепали мозги себе и другим, что эта дребедень стала им правдой казаться.
Вот и рыжая смотрела на него, Крота, словно хуже его нет существа в целом свете. Грязное животное. Doze Kustaymo.
Хороший гоблин — мертвый гоблин. Хороший эльф — мертвый эльф.
Крот закусил карандаш, глядя в брезентовый потолок палатки. Теперь о том, что написать Маргаритке, он знал еще меньше. От усталости все в голове перепуталось.
Кровь за кровь! — это верно. Это в точку.
И не надо забывать, подумал Крот. Это у нас отобрали нашу родину, а не мы у них. Пусть эльфюги уматывают в свою Зиаркену и сидят там. Мы им давно сказали. Не понимают — тем хуже для них.