Бурелом

Путник слез с коня и без слов обнял Глашу. Когда первый порыв радости прошел, Василий спросил:

— Не ждала?

— Ну как не ждала. Ведь целых три года прошло с тех пор, как расстались, — уткнув счастливое лицо в грудь Василия, сказала Глаша. — Пошли в дом.

Феоктиса и лесник были душевно рады приезду Обласова, но вместе с тем у них мелькнула тревожная мысль: увезет теперь Глашу, как будем жить? Старики любили ее как дочь. Но опасение рассеялось, когда за столом Обласов заявил:

— Погощу денька два и опять в поход. Пускай Глаша поживет еще у вас с месяц. Потом увезу ее в город. Сейчас такая пора, что день и ночь приходится проводить в седле. Время тревожное. Надо хлеб у кулаков взять, отправить на станцию, а это не так-то просто. — Помолчав, Василий добавил: — Того и гляди получишь пулю из-за угла. Хуже, чем на фронте. Там хоть знаешь, где враг, а тут он порой такой ласковый, бьет себя в грудь, клянется, что любит советскую власть, а нож или ружье держит наготове. Да и в городе разной дряни осталось немало.

Вечером после ужина Глаша спросила:

— Как ты узнал, что я здесь?

— Был в Косотурье, там и узнал от матери. А с отцом вот несчастье случилось.

— Что такое?

— Отец был председателем комиссии по изъятию земли у кулаков. Мерщиком. Приехали как-то на пашню Сычева и стали перемеривать его землю. Лукьян был с ними. Вдруг из лесной опушки кто-то выстрелил и ранил отца. Стреляли в него, видно, на ходу, с лошади из дробовика. Ладно, отец ушел далеко от межи, но все же несколько дробин пришлось вынуть уже в больнице. Вот какие дела, Глаша. И меня кулаки грозились убить. Подметные письма находил не раз. Да ты не унывай. Мы ещё посмотрим кто кого, — закончил бодро Василий и, помолчав, добавил: — Трудное наше счастье, Глашенька. Зато крепкое, навек. Может, еще будут испытания, но духом падать не будем.

Перед отъездом Василий рассказывал:

— А знаешь, я недавно встретился с Прохором, он был в плену. Теперь он в Косотурье. А Кирилла Панкратьевича помнишь, он работает в Челябинском комитете РСДРП.

На следующий день, простившись со стариками, Обласов уехал. Глаша провожала его до Плоской долины.

— В Косотурье не езди. Кулачье поднимает голову, — предупредил ее Василий. — Я вернусь через месяц. Не горюй, — сказал он, видя, что Глаша поникла головой.

Но вернуться Обласову на кордон пришлось не скоро. Над Уралом и Зауральем нависли тучи гражданской войны.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Время было тревожное. Старый лесничий, Иван Михайлович Крапивницкий, приподняв от подушки голову, прислушивался к мелкому, как барабанная дробь, стуку в окно.

«Кто это может быть в такую темь?» — подумал недовольно он и сбросил с себя одеяло. Дом лесничего стоял на окраине Павловска, примыкая надворными постройками к бору. Рядом была земская больница и огромный овраг, проходить мимо него в ночное время горожане побаивались.

Иван Михайлович набросил на себя халат, не зажигая огня, подошел к окну и стал за косяк. «Кто его знает, может еще бахнуть из винтовки. Грозились же обанинские мужики убить за то, что не допустил самовольной порубки леса».

Стук в окно не прекращался.

— Кто там?

— Это я, отец, открой.

Крапивницкий узнал голос сына, от которого долгое время не было вестей. Он поспешно подошел к дверям и отодвинул задвижку.

— Огня не зажигайте. Пройдем в кабинет, — бросил на ходу сын и прошел в маленькую, угловую комнату, которая служила кабинетом. — Кто дома?

— Только мать и Галя, — ответил лесничий. Помолчав добавил: — Кухарка ушла ночевать к своим.

— Хорошо. — Младший Крапивницкий привлек отца к себе. — Не ждали?

— Откуда? — вместо ответа спросил старик.

— С фронта, отец, с фронта. А-а, да какой там фронт, — усаживаясь в кресло, заговорил досадливо сын. — Не спрашивайте меня сегодня ни о чем. Я чувствую смертельную усталость от всего.

— Хорошо, хорошо, — заторопился старший Крапивницкий. — Я тебе сейчас принесу подушку, одеяло, и ложись на диван. Мать не будить?

— Нет. Вот только прошу, если есть у вас папиросы, дайте, пожалуйста, страшно курить хочется. Не курил несколько дней, а этой солдатской махры терпеть не могу.

— Папиросы и спички возьмешь на столе. Дверь закрою. Спи спокойно. — Старый лесничий вышел.

Ворочаясь в постели, думал о сыне. В последний раз Алексей приезжал года три тому назад после окончания юнкерского училища. Погостил недолго. Шла война с немцами, и юный подпоручик Крапивницкий уехал на фронт. От него долго не было вестей. Только в июне семнадцатого года прислал записку: «Все еще нахожусь на фронте». Слова «на фронте» были взяты в кавычки. Из скупых газетных сообщений лесничий знал, что по сути фронт развалился, воевать солдаты не хотят, многие вернулись домой. Алексея не было. Что с ним? Где он? Неизвестно. И вот явился только сейчас, почему-то крадучись, ночью.

Старик долго ворочался в постели, пытаясь уснуть. Сон не шел. Мысли перекинулись на дочь, которая в этом году заканчивала гимназию и готовилась стать учительницей. Что-то за последнее время Галя зачастила в клуб и стала избегать встреч с молодежью из хороших домов.