Бураттини. Фашизм прошел

Искусство всегда было построено на подражании миру, и художник был занят тем, что производил более или менее удачные копии в соответствии с общекультурной парадигмой своего времени. Проще говоря, произведение античной культуры воспринималось автором и зрителями либо как красивая копия прекрасного мира, либо, исходя из воззрений гностиков, как ухудшенная копия и без того уродливого порождения Великого Архонта. Модернизм декларировал отказ от подражания. Он творил мир по законам высшей справедливости. В политическом сегменте эта идеологическая установка обернулась тоталитарностью и консерватизмом. Но именно это и позволило Советскому Союзу, как наиболее последовательному проекту модерна, максимально долго сохранять свое культурное пространство и стать страной «продленного модернизма».

В девяносто первом году произошел невозможный скачок: страна в кратчайший срок преодолела этап длиной почти в тридцать лет и буквально выпрыгнула из модерна в постмодернизм.

Появившийся на Западе в середине шестидесятых годов постмодернизм стал своего рода заклятьем, наложенным на модернизм. Мировое сообщество было испугано тем, что модернизм, декларирующий Поступок (например, Карибский кризис), способен поставить на реальности большую точку. Постмодерн создавал множество точек. В нем было возможно все, и это все было необязательным. Постмодерн изгонял реальность (мы не здесь и не сейчас) и делался разновидностью или филиалом ирреального загробного мира. В этот постмортум и устремился СССР. Молниеносный процесс во многом напоминал ту самую телепортацию из фильма Кроненберга. Смертельно опасный опыт страна, как и герой фильма – физик, делала, будучи по-ельцински подшофе.

Краткий опыт постмодерна дал понять, что телепортация прошла неудачно. В камеру определенно попала «муха». Как и в фильме Кроненберга, проблема не сразу дала о себе знать. Привычный мир разрушался постепенно. Законы логики и морали советского модерна еще действовали, хотя в них уже проникли новые мушиные молекулы ДНК – пошел процесс мутации. Постсоветская Россия, похожая на прокаженного, стояла перед зеркалом в ванной и видела, как отваливаются ненужные уши и пальцы, выпадают зубы. Подступала паника.

Уже в середине девяностых было понятно, что не обошлось без «насекомого». Задавались вопросами, собственно какого – неизжитая ли коммунистическая тлетворная тля? Пассионарные носители новой культурной парадигмы активно разоблачали недостатки парадигмы прежней, благо, что противоречивость и тоталитарное наследие модернизма делались прекрасным объектом для осуждения.

Физик из «Мухи» после долгих расчетов понял, что спасти его может лишь новая телепортация. Он должен зайти в камеру-порт вместе со своей подругой и, только когда два человека сольются в одного, муха будет изжита. Почему андрогин не будет носителем мушиных черт; почему, в конце концов, не учитывалась вероятность появления гигантской мухи-андрогина – не объяснялось. Но это и понятно: все исследования проходили в состоянии истерики. В любом случае, возвращения физика в том виде, в котором он был до первой телепортации, уже не предусматривалось. Хотелось одного – просто получить человека.

Уже на исходе девяностых постмодернизм сделался объектом яростной критики. Отовсюду лезли его мушиные волоски, усики и крылышки, отгнивали уши и пальцы. Назрела необходимость реабилитационной телепортации. Состояния постпостмодернизма быть не может. Единственный очевидный путь лежит обратно – в модерн. Задача проста: любым путем получить Человека, пусть уже не советского – носителя Кодекса Строителя Коммунизма, пусть уже не Православного (одолела многоконфессиональность). Короче, кого угодно, лишь бы окончательно не стать постмодернистской «мухой».

С начала XXI века начинается активная реставрация, но не Советского Союза, а его культурного поля – «советского модерна». Для телепортации оказались необходимы дополнительные объекты. Ввиду сильной поврежденности артефактов советского и русского периодов (загадили мушиные представители новой культурной парадигмы) понадобились новые, похожие объекты – копии культурного наследия царской России и СССР. Постсоветская постмодернистская Федерация мобилизовала все силы массовой культуры – кинематограф, телевидение, литературу. В результате маленьких локальных телепортаций, подкрепляющих связь времен (Хабенский в обнимку с черепом Колчака, Шакуров с брежневскими бровями, Михалков на коне), создаются субпродукты грядущей большой телепортации, которая все вернет на круги своя. В камеру телепорта тащат все подряд: Отечественные войны, православие, иудаизм и ислам, Скобелева и Троцкого, храм Христа Спасителя и Белый «Свиток Торы». Считается, что так даже лучше – получится обогащенный, как уран, русско-советский модерн.