Бунт при Бетельгейзе

— Что ты, нет, ни в коем случае, — испугался Цитрус — просто говорили, что отсюда улететь совсем никак нельзя. Да и потом Мюллер, наверное, вызвал подмогу. Сюда прилетит очень скоро спецназ, ну всё. — Он осекся, увидев с какой яростью смотрит на него Седой.

— Слушай сюда, Рука. Ты знаешь, почему мы именно сегодня решили устроить маскарад?

— Н-нет. Но могу предположить — Мюллер всех достал! Он заставлял нас работать, крал нашу баланду…

Седой поднял руку, прерывая поток словоизлияний.

— Потому что сегодня пришел транспортник с новой партией каторжников. Их готовятся распределять по баракам — отпустили пока только самых послушных, во второй и третий барак. Сам понимаешь, транспортник сейчас под парами. Завтра пополнение должны были списать в остальные бараки, а корабль — загрузить золотом под самую завязку. Вот с этим самым золотом на этом самом транспортнике мы отсюда и сканаем.

Они вышли из барака под своды пещеры.

— Но… — Цитрусу в голову ударила ясная мысль, он замолчал, не решаясь ее озвучить, потом всё же нашел в себе силы: — На всех мест не хватит! А если там еще и золото будет, места совсем мало останется.

Седой с усмешкой оглядел свое окружение. Приближенные поддержали короля радостным смехом.

— Я всех забирать и не собираюсь. Зачем тащить с собой эту вонючую шоблу? Мне моих корешей вот так вот хватит. — Он посерьезнел. — И тебя, Рука, возьму с собой. Ты мне пригодишься, когда я северный сектор Галактики начну под себя подминать. Да и один солидный человек за тебя просил.

— Кто? — удивился Цитрус.

— Доктор Кондратьев. Связался со мной через Щуплого, его с сегодняшней партией привезли, а Щуплый, не будь дурнем, работягой прикинулся. Вот его и сгрузили на астероид первым. Еще до начала бунта. Доставь мне, передает Кондратьев, Руку, во что бы то ни стало. Я, по честному базару, обещать ему ничего не хотел. Думал, вдруг ты уже на том свете? Мало ли чего тут может случиться. Так бы и сказал, мол, не получилось. Но ты тут как тут. Как чувствовал, что и я тут буду. Короче, повезло тебе, инвалид.

— Спасибо! — выдохнул Эдвард. Когда он услышал, что за него просил сам Кондратьев, у него от сердца отлегло. Доктора Седой ослушаться не посмеет. Если не возьмет его на борт груженного золотом транспортника, а тот потом про это прознает, могут самые серьезные неприятности случиться. Даже авторитет не поможет. С организацией мусонов ссориться никому не хочется.

— Ты особо не радуйся, Рука, — покосился на него Седой, — в долю на золото я тебя не беру — только проезд обеспечу.

— Хорошо, хорошо, — откликнулся Цитрус, размышляя о том, что везение всё же его не оставило. Рано он себя похоронил. И про визит к Мюллеру Седой прознать не успел. Еще одна удача. Мало того, что он в живых останется, так, если всё гладко пройдет, через неделю на свободе будет. Только зачем он доктору Кондратьеву? Как бы не втянул его докторишка в какие-нибудь мусонские интриги. От него всего можно ожидать.

— Значит, понял, Рука, долг на тебе серьезный будет. — продолжил Седой.

— Это еще с какой радости?

— А с такой — золото выбрасывать придется. По твоему весу. Чтобы тебя захватить.

— Но ведь Кондратьев просил…

— Кондратьев для меня авторитетен, но он не мой пахан, — сморщился бугор. — Золото отработаешь.

— Сколько же ты хочешь? — тоскливо вздохнул Цитрус.

— Будешь ты мне должен за свою жизнь и волю триста тысяч рублей, — сообщил Седой ленивым тоном. — И не надо на меня так смотреть, моргалы выколю. А ты думал, сколько такая халява стоит?

— Халява ничего не стоит, — крикнул Эдик, — а триста тысяч — это очень много! Где я такие деньги возьму?

— Ты парень шустрый. В тюряге вон как развернулся. Значит, и на воле сумеешь делами заправлять. Главное ты пойми, кореш, я на тебя не давлю. Я ж не зверь. Можешь башлять за мою доброту поэтапно. По тридцать тысяч в год. Но чтобы платил регулярно. И лучше всего, наличными. А то жизнь, которую я тебе сегодня дарю, я у тебя заберу. Сам понимаешь, семьдесят килограммов золота в пыли не валяются… Разве только в таких дерьмовых местах, как здесь…

Седой пнул золотую чушку, лежащую у дороги. Благородный металл хранили на астероиде только так — отлитым в тяжелые болванки, чтобы нельзя было ни спрятать маленький слиток в карман, ни проглотить, ни заныкать где-то среди вещей. Потом золотые чушки грузили на транспортники и отправляли на перерабатывающие заводы. А на самом астероиде такие болванки использовали для того, чтобы двери подпирать, плющить заточки и для прочих хозяйственных нужд.

— Четыре рубля за грамм золота… Это же грабеж, — безнадежно попытался спорить Цитрус, быстро проведя в уме подсчеты стоимости своего «билета на свободу».

— У нас не торгуются, — объявил Седой. — Не нравится — оставайся на астероиде. Почему нет? Мюллера сменят, откроешь опять казино. Будешь в авторитете ходить. Если жив, конечно, после штурма останешься… Тут многие полягут…

— Нет-нет. Я лучше уеду, — поспешил сказать Цитрус. — Ничего, триста так триста.