Бунт при Бетельгейзе

Дылда почесал большую голову, тупо покивал и заметил:

— Бараки работают по очереди. Сейчас забои, наверное заняты.

— Вот и отлично! Мы потребуем, чтобы нас пустили на помощь нашим братьям из других бараков! Стучи, Дылда! Стучи от моего имени!

Здоровяк пожал плечами, достал специально припасенный кусок железки и застучал по водопроводной трубе, выбивая общепринятым у косков кодом сообщение:

«Рука просит всех выйти на работу тчк Прямо сейчас тчк Денег и жратвы не пожалею тчк Рука».

Тюремный телеграф понес сообщение во все камеры.

Ответ пришел незамедлительно.

«Сдурел ты зпт Рука зпт совсем тчк Лучше сдохнуть на койке зпт чем в забое тчк Репа»

— Телеграфируй, — скомандовал Эдик, — дело очень важное, точка, кто не выйдет сейчас на работу, запятая, будет иметь дело с Седым, точка.

— А Седой не обидится? — Дылда замер с занесенной над трубой железкой.

— Нам теперь всё равно, друг мой, — скорбно заметил Эдик, — либо мы сейчас всех из камер достанем, либо следующий день станет для нас последним, так что долби на полную катушку. Лучше повтори три раза, чтобы до всех дошло.

Старший надзиратель Долбоклюв исподлобья смотрел на Тушканчика, глаза которого горели нездоровым энтузиазмом. Еще бы они не горели — Эдик отвалил своему доверенному лицу целых пятьсот рублей, да еще тысячу — на подкуп охраны, взятки особо строптивым коскам и прочие мелкие расходы.

— Я представитель трудового профсоюза косков, ничего не имеющего с продажным мусонским профсоюзом, который только болтал о правах, — заявил Тушканчик уже в третий раз. — Мы хотим работать.

— Никто не хочет работать, — тяжело ворочая языком пробормотал Долбоклюв. — Думаешь, мне нравится в таком состоянии ходить на дежурство, сторожить подонков вроде тебя? Лучше уж регулировать движение реактивных катеров в верхних слоях атмосферы, сидя на воздушном шаре в пяти километрах над землей, когда затылок припекает, а задница подмерзает!

— Мы будем трудиться! — воскликнул Тушканчик. — Мы хотим работать в три смены! Постоянно! Нам не терпится получить талоны для замечательной лавки, где так много вкусной еды!

Долбоклюв покачал головой.

— А от меня ты что хочешь?

— Мы не устали. Хотим сегодня ночью поработать. Там три дня осталось до пуска забоя. Если, конечно, ударно трудиться. А когда забой пустят, господин Мюллер обещал открыть лавку. То есть разрешить нам ходить туда. И дать талоны.

Старший надзиратель покачал головой:

— Всё должно быть в меру. Будете сидеть на шконках, если положено. А когда вкалывать надо будет, вас заставят. Тут тебе режимное учреждение, а не израильский кибуц или бригада коммунистического труда.

— Но Мюллеру вы можете доложить о нашем почине? — безнадежно спросил Тушканчик.

— Доложить бы надо, да не велено беспокоить. Господин Мюллер и так спит всего пять часов в сутки. Всё о производстве радеет. Дела ваши подоночные изучает.

— Он будет очень рад!

— Может, и будет, — тяжело вздохнул Долбоклюв. — А может, и нет. С этим Мюллером держи ухо востро. Никогда не поймешь, что ему еще надо! То велит делать всё, что угодно в рамках военной дисциплины, то к водке и пьянящим колоскам не притрагивайся, иначе схлопочешь два наряда вне очереди. А я, между прочим, — он бросил тоскливый взгляд в ту сторону, где, по его мнению, располагался кабинет начальника колонии, — сам себе не наливал. Это всё Цурюкин из второго отряда.

Только тут в разговор встрял Цитрус, который ради такого случая вместе с Дылдой пришел в общую камеру — убедить косков порадеть для общего блага и заодно проконтролировать ситуацию. Внутри своего барака можно было перемещаться относительно свободно — если, конечно, дать взятку охраннику, который будет тебя сопровождать. Без сопровождения любое движение считалось подготовкой к побегу. Раньше на это смотрели сквозь пальцы, если попадешь под горячую руку, — могли посадить в карцер, теперь вполне могли пристрелить.

— А ведь это саботаж, начальник! — воскликнул Эдик. — Ты знаешь, что велел делать Мюллер с саботажниками?

— Расстреливать, — отозвался Долбоклюв. — Только какой я саботажник?

— Самый настоящий! Ты не даешь нам работать. Мы хотим работать, а ты тормозишь производственный процесс!

— Саботажником может быть только коск!

— А ты подумай — далеко ли тебе до седьмого барака, если ты совершаешь должностное преступление? Тормозишь работы? Да Мюллер тебя нам с потрохами выдаст! Тем более, — Эдик понизил голос, — я слышал, ты у него на плохом счету.

— То-то мы позабавимся, — гнусно хихикнул старый коск по кличке Клещ. Его совсем недавно перевели в третий барак из четвертого, где уже не хватало мест.

Перспектива оказаться в немилости у начальника колонии, да еще и прослыть саботажником, Долбоклюва не обрадовала. К тому же, организация ночных смен для третьего барака — нововведение, за которое и премию могут дать. Только как организовать работы? Да и вообще, не подвох ли это? Надзиратель засомневался.

— А мы работать будем тихонько, чтобы других не будить, — продолжал увещевать его Цитрус. — Можно даже половиной коллектива.