Бунт атомов

Она расщепила атом и кощунственной рукой приподняла покрывало, мудро скрывавшее от ее взоров Божественную Тайну Вещества и Вселенной… И, приподняв это покрывало, разновидность обезьяны отступила, смущенная и растерянная… Ее взор не смог вынести сияния лика Тайны… Ее „разум“ — оказался слишком примитивным и слабым… Ее „гения“ не хватило даже на то, чтобы осмыслить свое деяние.

„Есть многое, Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам!..“ — эти слова Шекспира блестяще оправдались: покрывало было приподнято на беду разновидности обезьяны… И если бы не неизреченное милосердие Всевышнего, еще раз явившего Свое Долготерпение и пославшего из неведомых глубин беспредельного Сада Своего — Вселенной — „Комету Патрицию 195… года“, чтобы в последний миг спасти заблудшую, грешную Землю, — это кощунство было бы последним для разновидности обезьяны, страдающей манией величия…

Земля была спасена не атомным шаром Роллинга от кометы „Патриции“, но Земля была спасена кометой „Патрицией“ от последствий мании величия жалкой и ничтожной разновидности обезьяны. Человечество получило урок и предупреждение.

Запомнит ли оно их?.. „That is the question…“

Мэттью Роллинг».

После этой статьи я понял, что Мэттью действительно достоин преклонения. Но в первые дни избавления этими вопросами никто не задавался, все жили и были счастливы уже одним этим фактом.

Я, конечно, поддался общему настроению и помчался к Стаффордам. Профессор высоко поднял брови, когда я, как угорелый, бросился его целовать. Он деликатно отстранился и промямлил:

— М-да… э-э… это очень удачно все вышло… э-э… молодой человек…

Я отыскал Пат, и в первый раз мы поцеловались с ней… Но… ведь и незнакомые люди целовались на улицах… Первым ее вопросом был вопрос о Роллинге… Что мне оставалось делать после этого, как не промолчать угрюмо целый час моего визита… Глаза Пат задорно блестели, она говорила без умолку, что-то вспоминала, что-то обсуждала, строила какие-то планы и в ее речах каждым десятым словом — было имя Роллинга.

Я возвратился домой и несколько дней просидел запершись, в самом мрачном и подавленном настроении, которое было много тяжелее, чем в самые наихудшие дни кометно-атомного светопреставления…

(Боже мой! Как трудно мне выполнять данное обещание и придерживаться летописного стиля изложения!.. Но доведу его до конца.)

Через несколько дней мне стало известно, что в Лондон прибыл Роллинг. Тогда я решил одним ударом покончить с терзавшими меня сомнениями. «Известность, какая бы она ни была, — подумал я, — лучше неизвестности»… Я отважился на безумно трудный шаг. Я решил сделать официальное предложение Патриции, холодно и с достоинством выслушать мягкий и смущенный отказ. (Мне стыдно вспоминать, что я был так наивен, предполагая, что смогу выслушать его бесстрастно и с достоинством). Выслушать его и, освободившись от моих жалких иллюзий, уехать куда-нибудь за тридевять земель, от Патриции, от Лондона, от всего мира…

Я надел фрак (я всегда ненавидел эту одежду), принял самый торжественный и официальный вид и поехал к Стаффордам.

В этот день, когда я увидел ее, Патриция была очаровательнее, пленительнее и обаятельнее, чем когда бы то ни было прежде… Увидев меня, она захлопала в ладоши, глаза ее выбросили целые снопы веселых искр, на которые мне больно было глядеть, и она стремительно сбежала навстречу мне по широкой лестнице…

— О, Дик, Дик!.. — воскликнула она, — наконец вы можете поздравить меня… Я выхожу замуж…

(Бедное мое сердце! Как вынесло ты эту минуту!..)

Пат схватила меня за руку:

— Почему же вы молчите, Дик?! Неужели вы не рады за меня? А я так верила в вашу дружбу…

(Проклятое слово!.. Сколько мужчин проклинало уже его!..)

— Я… рад за вас… мисс… Стаффорд!.. — сумел выдавить из себя я.

— Вот и отлично, — щебетала Пат, — но почему ваши брови нахмурены, почему вы такой мрачный? — и, не дождавшись моего ответа на эти вопросы (да и нужен ли ей был мой ответ?!), она продолжала:

— И скажу вам, Дик, чтобы удивить вас, вы знаете моего избранника, и, по удачному стечению обстоятельств, он сейчас у нас в доме…

— Я… знаю… вашего жениха?.. — растерянно пробормотал я, хотя, конечно, отлично знал в ту минуту, кого она имеет в виду.

— Да, вы знаете его! Итак, давайте вашу руку и пойдемте… Я официально представлю его вам, как моего жениха…

Она взяла меня под руку и увлекла по направлению к выходу из вестибюля, где происходил этот разговор.

(Милостивый Боже! Как ненавидел я в эту минуту этот идиотский фрак, подчеркивающий всю глупость моей затеи!..)

Лондон, 21 ноября 195… года.

Мою летопись прервали вчера неожиданным визитом. Сегодня я могу продолжать ее. Были доктор Макдуф и полковник Нортон. Доктор не утратил своей привычки часто упоминать имя черта и всех его родственников, а полковник по-прежнему именует меня только «сэром» и говорит, что я ему нравлюсь…

Итак, я убедился в том, как может быть жестока женщина, даже такая женщина, как Патриция Стаффорд. О, если бы она знала, какие невыносимые мучения переживал я в те минуты, она не затевала бы этой сцены.