Бунин, Дзержинский и Я

…Боли вдруг ушли разом, как сговорившись. Пропала и боль душевная – от предчувствия конца и осознания неудавшейся жизни. Исчезло ощущение места – больничной палаты с ее духотой и запахами витавшей рядом смерти – и времени: Лидия Стахиевна оказалась как бы нигде и одновременно везде – и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. И знала ответы на любые вопросы относительно себя, которые так мучительно искала в жизни. Вопросов, собственно, уже никаких не было. Только твердое знание и никаких сомнений.

Был момент, когда Антон Павлович мог действительно решиться на брак с ней. Стоило лишь продемонстрировать готовность соответствовать тому образу любимой женщины и жены, сложившемуся к этому времени в его голове и сердце. Но это было выше ее душевных сил и возможностей. И желания: никакой совместной жизни с ним она и представить не могла. С кем угодно – да, с ним – нет. Теперь она удивлялась, что так долго была интересна человеку, судьбой ей не предназначенному, общаться с ним на равных и даже по-женски ставить на место. Удивлялась и тому, что так долго считала неудавшейся собственную жизнь. Как глупо!

Собственно, все ее мужчины так или иначе ожидали от нее соответствия. За исключением одного – Санина, который, как она со всей отчетливостью поняла, и был ее судьбой. Он не требовал от нее никаких метаморфоз, довольствовался лишь одним ее соответствием – самой себе. А это и есть настоящая и чистая любовь, которая случается только в детстве.

В чувство ее привел запах, который раньше она считала запахом смерти. Широко открыв глаза, увидела наклонившуюся к ней сиделку с ватным тампоном в руке и мужа с запавшими глазами. По-прежнему она не чувствовала никакой боли, лишь легкость во всем теле.

– Милая, ты меня видишь? Ты знаешь, кто с тобой говорит?

– Знаю, Саша. Ты примирил меня с жизнью и с собой. Не плачь. Я не могу долго говорить… Тот русский больше не будет донимать тебя. Он прислал письмо…

Это были ее последние слова. Она умерла 5 февраля 1939 года.

Глава 39

– Вы передавали мадам Саниной какое-то письмо? – собрав все силы, спросил Александр Акимович у сестры.

– Нет, оно пришло два часа назад, но мадам Санина его не видела, так как была без сознания… Письмо в ее тумбочке… Извините, сегодня трудный день, и я забыла вам сказать.

Санин нашел конверт. Парижский штемпель и адрес больницы с номером палаты и фамилией адресата, написанный по-французски. Вскрыв конверт, Санин обнаружил в нем лишь давнее, знакомое ему письмо самоубийцы из Старицкого уезда. Значит, сын все же выполнил волю отца и передал письмо женщине, из-за которой отец застрелился. Вот почему последний перевод вернулся к Санину невостребованным…

…Когда Санин понес в редакцию извещение о ее смерти и похоронах, то он увидел в свежем номере, в рубрике «Происшествия», сообщение о загадочном самоубийстве Николая Арсеньевича Байковского, рожденного в Старицком уезде.

Теперь Александр Акимович знал, что в Россию ему уже не вернуться, как и то, что до конца дней своих он не свыкнется с этой мыслью.

Глава 40

Земные пути главных героев нашей истории закончились на чужбине.

Писатель Антон Чехов умер в Германии, похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище. На могиле – безвкусный, провинциально-разночинный памятник. С чайкой.

Прах женщины, вошедшей в историю русской литературы как муза Антона Чехова, покоится на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. На могильной плите надпись; «Лидия Стахиевна Санина. Родилась в Москве 8 мая 1870 года, волею Божьей скончалась в Париже 5 февраля 1939 года».

Артист и режиссер Александр Санин нашел упокоение на кладбище Сан-Паоло в Риме. Могилу венчает православный крест. В изголовье – эпитафия из Гоголя: «Театр… это такая кафедра, с которой можно много сказать миру добра».

Жизнь, которой нет конца во времени и в поколениях, упрямо и с любовью соединяет их имена.

Сумка с золотыми вензелями

Евгению Лагранжу