Бумерит

– В этой работе Фуко попытался описать основные структуры (или правила) знания, которые поддерживают существование различных социально конструируемых и исторически обусловленных эпистем (или мировоззрений). В сущности, он старался объяснить, почему любое знание зависит от культуры и контекста. Но он быстро понял: его точка зрения сама претендует на то, чтобы быть универсальной истиной для всех культур. Другими словами, он приписал своим взглядам универсальную истинность, одновременно заявляя, что любое знание относительно. Осознав всю противоречивость своего подхода, Фуко отказался от примитивных плюралистических и релятивистских взглядов, назвав их «слишком высокомерными», что, в сущности, было правдой, поскольку они были заражены бумеритом и гигантскими претензиями. Что это значит? А то, что Фуко самодовольно утверждал, будто обладает универсальным знанием, которое недоступно остальным людям: наверное, я действительно великий, раз знаю то, чего не знаете вы. Так что, к большому удивлению своих зелёных поклонников, Фуко отрёкся от большей части своих ранних работ и, публично объявив себя продолжателем дела Канта, занялся поиском подлинных постконвенциональных универсалий, с точки зрения которых человек – это цель, а не средство, и которые могут объединять, не дискриминируя. Иными словами, он занялся поиском мироцентрических конструкций второго порядка.

– Ким, ты всё это понимаешь? – прошептал я.

– Конечно.

Это было похоже на правду. Я уже собирался пожаловаться ей, что мне многое не понятно, но вовремя опомнился, представив, как она будет поливать меня всеми этими «сладкими попками», «плаксами», «слабачками» и «глупышками» и решил дальше слушать Лизу Пауэлл.

– Становилось всё яснее, что цель Фуко – выйти за рамки всего, что формальная рациональность, универсальный формализм и «науки о человеке» считали неизменным. Благодаря своему живому, неугасающему интересу к «пограничным переживаниям» – от сумасшествия до мистического опыта, Фуко пришёл к выводу, что «истина» любой эпохи – это в лучшем случае небольшой кусок всего пирога, а в худшем – жестокая форма социального угнетения. Но, призывая нас выйти за рамки условностей, Фуко не потрудился объяснить, каким путём нам идти: доконвенциональным или постконвенциональным? Путём трансгрессии или регрессии?

– «Надзирать и наказывать»? Хлоя, не могу поверить, что ты это читаешь. Хочешь со мной поиграть, да? – спросил я в самом начале наших отношений, заставив её покраснеть.

– Да нет, это Фуко. Ты ведь знаешь Фуко?

– Его включили в обязательную программу по архитектуре?

– Да нет, я просто хочу расширить свой кругозор. Он пишет довольно интересные вещи.

Я открыл книгу на первой странице и прочитал строки, которые, наверно, никогда не сможет забыть ни один прочитавший их человек, включая меня.

Второго марта 1757 г. Дамьена приговорили к «публичному покаянию перед центральными вратами Парижского Собора»; его «надлежало привезти туда в телеге, в одной рубашке, с горящей свечой весом в два фунта в руках», затем «в той же телеге доставить на Гревскую площадь и после раздирания раскалёнными щипцами сосцов, рук, бёдер и икр возвести на сооружённую там плаху, причём в правой руке он должен держать нож, коим намеревался совершить цареубийство; руку сию следует обжечь горящей серой, а в места, разодранные щипцами, плеснуть варево из жидкого свинца, кипящего масла, смолы, расплавленного воска и расплавленной же серы, затем разодрать и расчленить его тело четырьмя лошадьми, туловище и оторванные конечности предать огню, сжечь дотла, а пепел развеять по ветру».[73]

Я закрыл книгу и отвернулся, едва сдерживая рвотные позывы.

– Если хочешь, можешь сделать со мной то же самое, – сказала Хлоя.

– Господи, да что с тобой такое?

– Да ладно тебе, не злись.

Это было до того, как я начал понимать смысл пыток, которыми она истязала свою плоть, смысл шрамов на её теле и порезов на её душе, представлявших собой миниатюрную копию страданий бедного Дамьена, заставлявших его кричать: «Господи Иисусе, помилуй, помоги мне, Господи!»[74] Мне понадобились месяцы, чтобы услышать крики Хлои, и понять, у какого Бога она просила прощения.

Позже я дочитал «Надзирать и наказывать» (разве кто-то может бросить такую книгу?) и, кажется, понял её смысл. Эта книга с подзаголовком «Рождение тюрьмы» была ровно о том, о чём говорила Пауэлл: о современных формах власти и принуждения и средствах, которые использует общество, чтобы добиться покорности своих членов во имя правды, добродетели, короля, страны, психиатрии или любой другой «истины», которая сейчас в моде. Все мы Дамьены, говорит нам Фуко.