Бумеранг. Как из развитой страны превратиться в страну третьего мира

Я заметил у него на полке журнал Fortune с Мередит Уитни на обложке. И пока он говорил о доведении Вальехо до банкротства, я понял, что уже слышал эту историю или ее частную версию. Люди, имеющие власть и призванные избавлять общество от необдуманных действий, вместо этого оставили его истекать кровью. Сложности с полицейскими и пожарными – это не частный вопрос, и дело здесь не в правительстве – это проблема общества в целом. Это то, что произошло на Уолл-стрит в преддверии ипотечного кризиса. Это проблема людей, которые берут то, что можно, – просто потому, что можно, – и не думают о масштабных социальных последствиях. Ведь не случайно долги городов и штатов вышли из-под контроля одновременно с долгами американских граждан. Оставшись в темной комнате наедине с кучей денег, американское общество, причем всё, сверху донизу, точно знало, что хочет. У американцев был выработан условный рефлекс – хватать как можно больше, не задумываясь об отдаленных последствиях. Потом в узком кругу на Уолл-стрит будут стенать по поводу низкой морали американцев, которые перестали платить по низкокачественным кредитам, а американцы будут возмущаться дельцами с Уоллстрит, которые заработали состояния на выстраивании пирамиды производных инструментов на основе этих плохих кредитов.

Не сумев убедить работников общественной безопасности в том, что он не в состоянии сделать их богатыми, город Вальехо, Калифорния, опустился до самого низкого уровня: дальше падать было некуда. «Я считал так: не важно, кто виноват, – сказал Бэтчелор. – Нам нужны перемены». Когда я встретил его через несколько месяцев после вступления в должность, он по-прежнему пытался разрешить сложный финансовый вопрос: как распределить имеющиеся у города $6 млн между 1013 истцами, которые предъявили иски на общую сумму $500 млн. Они были подобны оставшимся в живых после кораблекрушения и плывшим на спасательном плоту с ограниченным количеством продовольствия. В его задачу, как он ее понимал, входило убедить их в том, что единственный шанс выжить – это дружно работать. Он полагал, что главная проблема города связана не с финансами: финансовые проблемы были симптомом. Болезнью страдала культура. За несколько недель до описываемых событий он направил докладную записку оставшемуся штату муниципальных работников – городскому совету, мэру, работникам общественной безопасности. Красной нитью проходила мысль о том, что, если вы хотите наладить ситуацию в городе, вам нужно изменить стиль поведения, причем всем и каждому. «Все дело в людях, – сказал он. – Надо научить их уважать друг друга, проявлять честность и стремиться к совершенству. Культура меняется. Но нужно, чтобы люди захотели измениться. Люди, которых убеждают вопреки их воле, остаются при своем мнении».

– Как же вы меняете культуру всего города? – спросил я его.

– Прежде всего мы заглядываем внутрь, – ответил он.

ДОРОГА ИЗ ВАЛЬЕХО ПРОХОДИТ как раз мимо офиса д-ра Питера Уайброу, британского нейробиолога из Института неврологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, у которого есть своя теория американской жизни. Он считает, что нарушение нормальной деятельности американского общества является побочным продуктом американского успеха. В научных статьях и в популярной книге «Американская мания» (American Mania) Уайброу фактически утверждает, что с неврологической точки зрения человеческие существа созданы неприспособленными к современной американской жизни. Сотни тысяч лет мозг человека развивался в условиях, ограничивающих его потребности. Он не был создан, по крайней мере изначально, для условий чрезмерного изобилия. «Повсюду бродят человеческие существа с удивительно ограниченным умом, – весело изрекает он. – В центре у нас мозг средней ящерицы». Эту сердцевину пресмыкающегося, объясняет он, окружает слой млекопитающего (который ассоциируется с материнской заботой и социальным взаимодействием), а поверх него есть третий слой, который обуславливает работу памяти и способность к абстрактному мышлению. «Единственная проблема заключается в том, – говорит он, – что наши страсти по-прежнему определяются мозгом пресмыкающегося. Мы настроены брать как можно больше тех вещей, которых, как мы считаем, нам не хватает, и это, в частности, относится к сексу, безопасности и продовольствию». Даже сидящему на диете человеку, который старается, чтобы ему на глаза не попался кусок шоколадного торта, трудно контролировать себя, если шоколадный торт каким-то образом оказывается у него перед глазами. Это понимает каждый кондитер в Америке, а теперь и неврология. «Когда сталкиваешься с изобилием, трудно противостоять издавна сложившейся системе положительного подкрепления, – говорит Уайброу. – В такой момент ценность шоколадного торта кажется выше ценности диеты. Когда перед нами шоколадный торт, мы не в состоянии думать о последствиях».