Бумажный тигр (II. - "Форма")

- Скорее, стравило… Пастух и Поэт тоже ненавидели друг друга, их пикировки не превращались в дуэль только благодаря счастливым случайностям. Поэт требовал отвергнуть все рациональное, разумное и логичное, вернув разуму его первобытную звериную природу, Пастух же, этот самоуверенный делец с хваткой волкодава, неизменно насмехался над ним, и делал это чертовски ловко. Доктор Генри долгое время был голосом разума, унимавшим склоки, глушившим обиды и направлявшим нашу клокочущую от бездействия злость в нужное русло. Но и его силы не были безграничны. Мы видели это – чувствовали. Утомленные собственной беспомощностью, уставшие от вечной крысиной грызни и никчемных изысканий, мы ощущали, что и он сделался слаб. «Альбион», прежде казавшийся нам пусть и захудалой, но крепостью, все отчетливее делался подобием тонущего корабля, корабля, который неизбежно погубит свой экипаж, недостаточно проворный, чтобы отплыть на безопасное расстояние. Доктор не видел этого, он был упоен своей властью, возможностью бросить Ему вызов. Точно безумный рыцарь в дрянной ржавой кирасе, несущийся навстречу обжигающему дыханию дракона, не понимающий, что превратится в пепел внутри раскаленной стальной скорлупы. Он был обречен – он и его творение. Мы не хотели погибнуть вместе с ним. Борьба с Ним опьянила его, лишила разума, как капитана Ахава, сделалась смыслом его существования. Мы знали, что он не отвернет в сторону, пока не погубит всех нас.

- Но…

- Первым это действительно почувствовал Поэт. У него всегда был чертовски тонкий нюх, который он имел привычку подбадривать кокаином. Но потом почувствовали все мы, даже сухой угрюмый Архитектор, презиравший сантименты. Это было похоже на… Круги на поверхности моря. Незримое волнение вод. Мы вдруг ощутили, что чудовище, которое мы пытались познать и разглядеть столько времени, впадая в смертное опустошение и отчаянье, впервые шевельнулось на своем ложе. Проявило к нам интерес. Это очень… пугающее ощущение, Уилл. Очень жуткое. Мы поняли, что ощущает человек, который провел много лет, вглядываясь в бездну, и вдруг заметил, что бездна пристально вглядывается в него… И мы бежали.

Уилл поднял перед глазами нож. Торжественно, будто это был рыцарский меч, на котором он собирался принять клятву.

- Я хочу знать, где они. Хочу знать, что с ними случилось. Хочу увидеть.

Лэйд мысленно усмехнулся. Хорошая история сродни рыболовному крючку. Сперва она притягивает тебя причудливым блеском и аппетитным запахом, но стоит неосторожно прикоснуться – и стальное острие уже у тебя в глотке, ни выплюнуть, ни проглотить. Уилл, ведомый желанием познать суть человеческих страстей через причудливую призму Левиафана, слишком поздно сообразил, до чего легко сцапал наживку.

- Разрежьте веревки, - холодно приказал Лэйд, - Тогда я вспомню о своей части уговора и расскажу все до конца.

Нож в руке Уилла дрогнул – впервые за все время.

- Я смогу увидеть кого-то из них? Поговорить? Задать вопрос?

Лэйду непросто далась эта пауза, пауза длиной в несколько секунд. Но он должен был ее выдержать, чтобы убедиться, что этот раунд партии им выигран.

- Думаю, да. Я смогу это устроить. Но сперва…

Уилл неумело перехватил нож другой рукой.

- Хорошо. Я освобожу вас. Договор восстановлен.

Лэйд не ощутил облегчения. От долгой неподвижности его тело сделалось бесчувственным и холодным, как древесный обрубок, он не ощущал даже тока текущей в нем крови.

- Быстрее! – приказал он, - Сперва правую! Не стойте столбом! Нам еще придется придумать, как высадить эту проклятую дверь!

Но Уилл отчего-то застыл возле кровати, не сделав даже попытки перерезать веревку. Его глаза напомнили Лэйду пару мелких луж, разбитых вдребезги, в мелкую капель, подошвой сапога. Лэйду хорошо было знакомо это выражение – выражение страха – но он не понял, чем оно вызвано.

Понял лишь секундой позже, услышав донесшийся с первого этажа «Шпоры» звук.

***

Роттердрах возвращался домой. Он делал это не как бродячая тварь, ищущая укрытия, трусливо и робко, а как полновластный хозяин, утомленный хлопотами, но наконец возвращающийся под сень собственного дома. Лэйд слышал, как властно хлопнула входная дверь. Как тревожно и тягуче, пронзая позвоночник снопами колючих искр, заскрипели лестничные ступени. В этот раз Великий Красный Дракон двигался тяжелее, будто за несколько прошедших часов прирос несколькими лишними фунтами веса, а то и всей сотней. Может, его ранили, с затаенной надеждой подумал Лэйд. Левиафан – ревнивое чудовище, оно терпеть не может конкуренции. Твари, порожденные им, могут быть опасны, могут быть чертовски сильны, но не бессмертны.

Если Роттердрах ввяжется в свару с крысиным воинством Канцелярии, рано или поздно его разорвут на клочки, как бы он ни был ловок. Если это случится… Лэйд пообещал себе, что самолично пригласит полковника Уизерса в «Глупую Утку» и угостит за свой счет лучшим пойлом из всего, что имеется в логове старого шотландца – и плевать, если после этого в Хукахука от него будут шарахаться, как от зачумленного китобоя.