Бумажный тигр (II. Форма)

— Я и сам это люблю, — полковник Уизерс встал по левую сторону от Лэйда и воззрился куда-то вдаль, — Часами могу смотреть на океан, есть в нём что-то такое… Знаете, я всегда был равнодушен к полотнам Кармайкла или Уайли, мою душу не тревожили картины Баттерсворта[230], я пристрастился к этому только здесь, в Новом Бангоре. Сам долго не мог понять, отчего. А потом, кажется, понял. Океан гипнотизирует нас, подавляет волю.

Точно отзываясь на его слова, океан недовольно булькнул, исторгнув на поверхность тяжело рокочущую волну, но та, свирепо двинувшись к пирсу, внезапно истаяла, не коснувшись начищенных ботинок полковника Уизерса каких-нибудь двух или трёх дюймов.

— Гипнотизирует? Вот как?

Полковник Уизерс склонил голову.

— Да. Какими-то внутренними душевными складочками мы, коснувшись его, понимаем, это огромное существо настолько могущественно, что нам никогда не обрести власти над ним. Не загнать в рамки, не поставить себе на службу, не подчинить. Мы даже понять его бессильны, у нас нет для этого ни подходящих органов, ни логических инструментов, ни даже мысленных конструкций. Будь моя воля, я бы приказал украшать все церкви острова полотнами маринистов — это привело бы к христианскому смирению гораздо больше душ, чем скорбные лики наших святых. Вы, кажется, чем-то обеспокоены, мистер Лайвстоун?

Вместо ответа Лэйд показал ему билет. Крошечную бумажную птицу, трепещущую в его руке. К его удивлению полковник Уизерс не удивился, напротив, улыбнулся.

— Ах, это…

— Билет Уилла.

— Всего лишь кусок бумаги, — от куска темноты, который был полковником Уизерсом, мягко и беззвучно отделился отросток, в котором Лэйд распознал его руку, — Мы часто уделяем бумаге больше внимания, чем следовало. Усеиваем её письменами, как какие-нибудь дикари свои примитивные тотемы, а потом делаем объектом почитания или исступлённого осуждения. Дайте его сюда.

Лэйд покорно выпустил билет. Даже не взглянув на него, полковник Уизерс сложил его пополам, потом ещё раз и ещё. Потом как-то хитро подогнул края, выпрямил, изогнул… Ловко у него это получалось, как у фокусника. Бумага будто сама липла к его пальцам, покорно меняя форму.

— Но Уилл…

— Достигнет Лондона через четыре недели, смею надеяться, с билетом или без. У Него много недостатков, мистер Лайвстоун, но в одном Его нельзя упрекнуть — Он не бюрократ. Если Он с кем-то прощается, то меньше всего склонен обставлять это оформлением документов. То ли дело у нас в Канцелярии…

С кем-то прощается… Лэйд почему-то перестал чувствовать холодную океанскую соль на лице. Появилось даже желание расстегнуть все пуговицы, чтобы набрать полную грудь воздуха.

— А ещё он не склонен нанимать для своих отъезжающих гостей провожающих.

Полковник Уизерс скосил глаза в его сторону, не прекращая складывать злополучный листок.

— О чём это вы?

— В моих услугах изначально не было нужды, признайте это. Я последний человек на этом острове, к которому вы обратились бы за помощью, если бы Новому Бангору в самом деле угрожала опасность. Я имею в виду настоящую опасность, вы понимаете.

Если бы вы в самом деле хотели спровадить Уилла, вы бы нашли способ, не прибегая к моим услугам. Запугали бы, одурачили или… Чёрт, да вы бы придумали тысячу способов!

Лэйд внезапно разозлился, сам не понимая, на кого. Не то на Уилла, который давно сделался невидимым, слившись с «Мемфидой», не то на полковника Уизерса, не то на бумажный листок, шелестящий в его руках. В противовес этому листку он вдруг ощутил себя тяжёлым и холодным, как обрезок какой-то сложной детали, брошенной рабочими на пирсе и вросшей в камень.

— Как бы то ни было, Канцелярия заключила договор с вами, мистер Лайвстоун. И, раз уж мне позволено говорить от её лица, не жалеет об этом. Все его условия были соблюдены с вашей стороны неукоснительно, у неё нет причин заявлять жалобу или отправлять дело в арбитраж. Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Я понимаю кое-что другое! — Лэйд стиснул железный поручень причала, сдирая невесомые чешуйки обветренной краски, — Всё это было очередным фокусом. Но не для Уилла. Для меня. Вы хотели знать, достаточно ли я отчаялся, чтобы убить человека ради иллюзорного шанса получить свободу. Вот, что вы хотели знать. Вы попросту подсунули в клетку к голодному тигру ягнёнка — и наблюдали за тем, что он станет делать. Проломит ли лапой голову и разорвёт — или позволит убраться из клетки живым.

Полковник Уизерс улыбнулся и, как-то по-особенному хрустнув пальцами, мягко соединил затянутые в чёрную ткань ладони. Когда он разнял их, отчётливо сделалось видно, что бумажного квадратика в них не было. Исчез. Растворился. Никогда не существовал.