— Мистер Лайдлоу знал о механической жизни больше, чем нам с вами когда-нибудь суждено узнать. Он был не каким-нибудь жестянщиком, он был инженером на фабрике «Ферранти», причём не абы каким, а одним из крупнейших специалистов в своём роде. Величайший эрудит, математик, логик, составитель сложнейших машинных алгоритмов и формул. Его не интересовали большие счислительные машины, эти гипертрофированные арифмометры, подсчитывающие количество капустной тли на острове, он всей душой был предан автоматонам, этим механическим помощникам, которые безропотно взваливают на себя груз наших забот. Говорят, он отвечал за разработку многих моделей «Ферранти», начиная с седьмой серии, а позже самолично стоял у истоков тринадцатой, легендарного «Метрокла». Слышали о «Метрокле»? Удивительно сообразительные мерзавцы! Разбираются в столовом этикете и сервировке, способны поддерживать беседу на любую тему, встроенная память на четыреста сонетов и, вдобавок, специальный блок по сочинению случайных лимериков на заданную тему. Удивительно сложные механизмы, не чета старому разбойнику «Дигги»! О, простите, не хотел загружать вас излишними подробностями.
Взглянув на Уилла, Лэйд вынужден был признать, что тот не выглядит внимательным слушателем. Чем ближе они приближались к группе девушек со спичечной фабрики, тем медленнее становился шаг его спутника и тем шире открывались глаза. Некоторые девушки и в самом деле были милы собой, но Лэйд сомневался, что это следствие охватившей Уилла страсти или романтического смущения. Он сам слишком хорошо знал, что именно привлекает его внимание в эту минуту.
Чем ближе они подходили, тем больше становились заметны страшные следы на лицах фабричных работниц. Издалека в самом деле казалось, будто рты и подбородки у них вымазаны шоколадом или патокой, но достаточно было сократить расстояние до пары десятков футов, как становилось очевидно — дело здесь отнюдь не в недостатке чистоплотности.
Ниже смешливых юных глаз, аккуратных носиков и точёных, на зависть дорогим куклам, скул, располагались не чувственные розовые губы, как предопределено природой и Господом, а сплошное гниющее месиво багрово-красного цвета. Их челюсти словно принадлежали мертвецам, неделю пролежавшим в земле. Щёки многих из них выгнили и провалились, образовав обрамлённые некрозной плотью провалы, сквозь которые видны были беспорядочно торчащие из вздувшихся багровых дёсен зубы, вяло копошащиеся во рту языки и обнажённые серые кости подбородка, которые выглядели истончившимися и ломкими, как спички.
Не рты — одни сплошные кровавые раны, истекающие на мостовую Коппертауна алым соком из слюны и лимфы. Некоторые, должно быть, наиболее стеснительные или не привыкшие к своему страшному облику, смущённо прикрывали рты накрахмаленными платками. Разумеется, столь страшные увечья не могли не сказаться на дикции — их речь представляла собой жуткое и противоестественное подобие английского языка, которое скорее пристало земноводным или рептилиям — влажное хлюпанье в сочетании с отрывистыми щелчками зубов.
Должно быть, одна из девушек рассказала смешную шутку — сразу несколько её товарок прыснули со смеху, распахнув свои гноящиеся чудовищные пасти в нечеловеческом оскале, наружу прыснули капли свернувшейся крови, испещрившие их белоснежные фартуки.
— Эй, не стойте столбом! — Лэйд добродушно ткнул споткнувшегося Уилла локтем в плечо, — Иначе, чего и гляди, вас переедет какой-нибудь грузовой локомобиль. Слушайте, вы уверены, что сносно себя чувствуете? Вид у вас в самом деле нездоровый. Конечно, это всё здешний воздух… Когда выберемся отсюда, сделайте ингаляцию с парами эвкалиптового масла, это уберёт боль в лёгких.
— Вы видели это, мистер Лайвстоун? — Уилл и в самом деле захлёбывался, но едва ли из-за ядовитых паров, которыми дышал последний час, — У этих девушек, у них… Их рты… Господи Святой Боже, какое чудовищное надругательство над человеческой природой! Какая мерзость! Уму непостижимо!
Лэйд, взяв его за плечо, увлёк дальше — ни к чему было привлекать внимание. На языке Коппертауна, с которым он был почти незнаком, подчас даже неосторожное слово или жест могли привести к неприятным и в высшей степени конфузливым ситуациям.
— Успокойтесь, — посоветовал он Уиллу, — Я-то думал, месяц, проведённый в Новом Бангоре, в достаточной степени укрепил ваши нервы…
— Причём тут нервы! — раздражённо бросил Уилл, всё ещё находившийся под впечатлением от увиденного, — Эти девушки… Какой, какой грех должны были совершить эти юные прекрасные создания, чтобы заслужить подобную кару?
— О, весьма существенный, — Лэйд и сам почувствовал облегчение, когда они миновали толпу, хоть и не хотел себе в этом признаться, — Тот, за который миллионы людей расплачиваются самым ужасным образом на протяжении многих веков. Они родились бедными.
— Что вы имеете в виду?
Лэйд вздохнул, невольно втянув в себя новую порцию ядовитого смога, но смог не закашляться.
— Это не Его творения. Другого чудовища, по имени Роберт Солсбери[166].