Как-то незаметно наступил вечер. Во дворе пожелтело, еще больше запахло сухой зеленью, воздух пропитался влажностью. Тускло отсвечивали под низким солнцем стекла соседних домов, и было ощущение спокойствия и доброты. Их дополняла смиренность неяркой листвы деревьев, неторопливое движение людей по тротуару...
Часы показывали восемнадцать часов. Не сходя с места, я просидел пять часов.
Прислушиваясь к себе, почувствовал уверенность и равновесие. Уже не было того прежнего гнетущего настроения. Наоборот: легкость и непринужденность владели всем телом и моим душевным состоянием.
Что-то неизвестное было для меня в этих чувствах, не совсем определенное понятием точности, ясности пространства и времени. Пять часов, как одно мгновение, исчезли — переставили все по-новому, полностью перестроили во мне чувства.
Иногда задыхаешься от медлительности времени, невозможно прождать и десять минут до чего-нибудь обычного. А тут пять часов — как одно мгновение! И при этом ничего особенного, невероятного, возвышенного и летящего, что всегда делает незаметным его движение.
Я смотрел в окно, что выходит во двор, и почему-то не мог отвести от него взгляда. Там не было ничего удивительного: редкие прохожие и все. И еще дети прыгали на асфальте, мелом расчертив его на квадратики. И то как-то совсем не шумно: скорее, осторожно и тихо. Во всем чувствовалась какая-то замедленность и рассудительность. Но непонятная привлекательность приковывала мои глаза к этой, уже много раз виденной повседневности. Она такая простая в своих линиях, движениях, рисунках, направленности, и такая неразгаданная, непредсказуемая в своем окончательном изображении.
Рядом с детьми, на зеленом газоне, как мячики, весело прыгали воробьи.
По дороге на работу я часто люблю пройтись пешком. Это занимает у меня минут тридцать пять, не больше. Иду, как говорят, напрямик, самым коротким путем. Вначале дворами вдоль Червякова, перехожу улицу Киселева. Справа, оставляя Молодежный театр, а слева —театр Белорусской драматургии (вольная сцена), ныряю в арку «Технобанка», и, пересекая небольшой, с мощеными дорожками, парк, кланяюсь памятнику Тарасу Шевченко; по ул. Коммунистической — раньше называлась Михайловская — подхожу к проспекту Независимости. Пересекаю его, спускаюсь в парк Горького. Иду по набережной вдоль Свислочи. И вот тут моя особенная радость. Чаще она бывает зимой, в субботу или воскресенье, когда в парк приводят лошадей. Откуда? Я не знаю. Может, из цирка — он совсем рядом, а может, из Ратомки, с конезавода. Катают на них детей, а иногда и взрослых. Понятно, за деньги. Так вот, главным моим восхищением было, когда какой-нибудь конь справлял нужду по-большому, и на эту «пахучую» грибную конскую кучу со всего парка шумно слетались воробьи. О, какой это был праздник для них! Такая радость звенела в их щебетании — можно оглохнуть. И смеялись они, и плакали, и благодарили кого-то — своего бога, пожалуй, даже не зная, что он у них есть. А может, и знали. Он, Конь, который сейчас везет на себе человека. Он их бог! Он их жизнь и праздник, надежда и избавление от голода. И ненавидели людей за то, что они мучают их бога, издеваются над ним. О, эти люди: жадные, дикие, грубые. Ничего для них святого, кроме своих внутренностей: ни духа, ни памяти, ни искренности, ни благодарности.
Вандалы! Все перепутали, загрязнили, отравили недоверием, бесчестием, пошлостью. О, эти люди! И все равно воробьи прямо заходятся от счастья. От мгновения той радости и счастья, что было им подарено судьбой. И клевали, клевали...
И вот сейчас на зеленом газоне, не обращая внимания на детей (а для них они все те же люди: большие, маленькие — одинаково), они живут своей жизнью, празднуя день процветания. И словно плевать им на кота, который притаился на детской площадке за облезлым порыжевшим деревянным грибком, чьи желтые глаза без единого моргания жадно вытаращились на эти легкие свободные мячики. И вдруг дружной стайкой воробьи вспорхнули в небо. Это кот, не выдержав, сделал свой решающий смертельный прыжок и... промахнулся.
В тот самый момент, из-за угла соседнего дома она появилась во дворе, и я даже не сразу понял, что это она. Какое-то мгновение наблюдал, как по двору движется что-то удивительное — в белых джинсах, белом топике, с рассыпанными по плечам белыми волосами. С каждым шагом они чуть подбрасывались, будто дышали на ее голове. Походка легкая плавная, скользящая.
Я смотрел с непонятным для себя интересом и каким-то восхищением. Странное чувство отсутствия было во мне: все равно что смотрел ленту интересного художественного фильма, когда все чувства направлены на полную веру и сопереживание, а сознание подсказывает, что это всего лишь фильм, только игра.
Правда и неправда.
Сущность и обман...
Я опомнился, когда циркулярный звонок резанул мне по сердцу. Даже кольнуло в нем. И не мог подняться с дивана. Мелькнула мысль: не открывать.
Второй звонок обжег той же болью.