Бульвар

Сидел. Я не понимал себя, своих чувств. Я был ис­пуган и растерян. Желанное и необходимое пугало до резкого скачка вверх кровяного давления: даже в висках загудело.

Я ждал третьего звонка. Его не было. Я ждал. Я его ждал! И стонал от внутренней боли: ну дай еще зво­нок, последний раз дай — и я открою.

Тишина.

Боже, какое мучение!

Сорвался с места, бросился в коридор, открыл двери — никого нет.

Я был в плавках, поэтому дальше не пошел. Вернулся в комнату, отодвинул штору, стал возле окна.

Света пересекла половину двора, и ей оставалось совсем немного, чтобы скрыться за углом соседнего дома.

Тоска сжала сердце. Как же хотелось, чтобы Све­та появилась у меня.

Можно было быстро вскочить в шорты и догнать ее, но я стоял как деревянный, в каком-то полном бездействии.

И в самый последний момент, когда Свете остава­лось несколько шагов, чтобы совсем покинуть двор, она вдруг повернулась и увидела меня в окне. Смот­рела немного удивленно и напряженно. И никуда не двигалась: ни вперед к улице, ни назад ко мне. Как мне показалось, это продолжалось довольно долго, но на самом деле не более чем полминуты.

Нелепость ситуации я разрешил жестом, позвав Свету к себе. Ее лицо сразу просветлело, брови при­поднялись. Голова немного наклонилась в сторону, и Света, не сходя с места, какое-то время смотрела на меня, как бы проверяя на искренность мой маня­щий жест. В какой-то момент, что-то окончательно для себя решив, не спеша начала двигаться в мою сторону. Теперь волосы на ее голове не подбрасыва­лись: лежали спокойно, как бы затаившись.

Я встретил Свету на пороге. Мы смотрели друг на друга с какой-то непонятной настороженностью, пропуская через себя тревожное чувство, которое можно разложить на вопросы: что произошло меж­ду нами за неделю нашего расставания? Как далеко мы отошли друг от друга, или, наоборот, еще боль­ше сблизились? Но ответить на это ни я, ни Света не могли. Мы словно впервые встретились, и нам нужно было познакомиться, навести мосты. Вот и смотрели друг на друга с удивлением и волнением.

— Добрый день,— совсем тихо поздоровалась Света.

— Добрый, — ответил я, чувствуя, как рад нашей встрече.

И не мог сдержать себя в этом состоянии: чувствовал, как на моем лице вырисовывается придурковатость человека, ошарашенного желанной неожданностью. От Светиного присутствия, от взгляда внимательных серых глаз, от ее запаха я все больше терял над собой контроль. Тая как снег, под лучами весеннего солнца, я терял себя до остатка, и не мог этот процесс разрушения, процесс потери самого себя остановить. Света нарушила молчание.

— Можно мне тебя поцеловать?

— Раньше ты на это разрешения не просила, — ответил я, сглотнув слюну пересохшим горлом.

Светины губы осторожно коснулись моих. И этого поцелуя было достаточно, чтобы все мое напряжение исчезло, чтобы в одно мгновение забылось все нехорошее, что родилось в моих мыслях...

Я как оковы с себя сбросил: обнял Свету, прижал, задыхаясь от глубины чувств. И целовал, целовал, не ослабляя объятий. Света ойкнула и тихо прошептала:

— Ты меня задушишь.

— Задушу... Задушу и съем... и тогда всегда ты бу­дешь со мной... — будешь во мне... и никуда не ис­чезнешь, — что-то бессмысленное нес я.

И не мог оторваться от Светы. Необходимость ее присутствия была для меня чем-то таким, о чем рас­суждать и думать я не мог, и не умел до этой мину­ты. И, честно говоря, даже теперь до конца не осоз­навал ее значимости. Да и вряд ли мог сделать это, ибо полностью был подчинен безудержному чувс­тву любви.

Зацелованная и оглушенная моим натиском, Све­та чуть стояла, руками держась за мою шею.

— В комнату... пойдем в комнату. Чего мы стоим в коридоре, — с прерывистым дыханием шептала Света. — Там, там... Я без тебя не смогла больше.

Я стукнул дверью, толкнув ее ногой, подхватил Свету на руки, и мы упали на диван в комнате.

Закинув за голову руки, Света с наслаждением вытянулась на нем, легким стоном разжигая мое во­ображение. Как-то совсем незаметно, под действием моих рук, которые жили и двигались сами по себе, белый топик и белые джинсы легли рядом, полно­стью оголив загорелое Светино тело. Загар был ров­ный, как хорошо размешанный кофе с молоком. И пахло от него ветром, солнцем, шелестом листьев и травы, соленым бризом моря.