Бульвар

Он был мой личный враг. Мне нельзя было прос­то так с ним разойтись, только напугав. Он должен был ощутить мое физическое и психологическое преимущество над ним. Я должен был его сломать, растоптать, размазать...

Я знал склад таких людей: они трусы, поэтому непредсказуемы. И эта черта характера могла тол­кнуть их на любую подлость исподтишка, чтобы только доказать самому себе обратное...

Заячья Губа стоял от меня на расстоянии, которое не позволяло достать его дубинкой. Голова в плечи, вид растерянный.

— Чего же ты испугался? Ты же хотел мои вонючие внутренности понюхать. Так подходи, нюхай, — совсем по-доброму предложил я.

Губа отрицательно покачал головой, и не останаливаясь, спиной начал отступать от меня. Я понял его намерение: он решил бежать, спасать себя любым образом. Надеждой на мою милость он не тешился. Неожиданно повернувшись, опрометью бросился к дороге, где были люди и, возможно, милиция.

Такой исход меня не удовлетворял. По сути я ничего не добился, не сделал то, за чем шел.

Я бросился следом. Нас разделяло метров десять. Вначале я даже сократил расстояние между нами, но потом явно начал отставать. Заячья Губа стал удаляться от меня. Он был легче, моложе, и его дыхалка пока ему не изменяла, чего я не мог сказать о своей. К тому же его подгонял страх. Я терял его. Догнать не получалось, и я с отчаянием пошел на крайность: изо всех сил швырнул дубинку вслед, пытаясь попасть по ногам. Бросок оказался удачным. Дубинка попала Губе по икрам, и он, взмахнув руками, как подкошенный упал на траву. Попробовал вскочить, но в этот момент я уже навалился на него сзади.

— Лежать, паскуда, лежать, — шипел я Губе в затылок, тяжело дыша. Заметил, что при падении нож из его рук выскользнул и валялся в стороне, на безопасном расстоянии.

Я перевернул Губу на спину. Его глаза были полны страха, губы и щеки дергались в нервном напряжении. Сидя на нем, еще не знал, что делать дальше.

— Не надо, не надо, — молился Губа, глядя затрав­ленным зверем мне в глаза, неизвестно какое отражение моей мысли в них прочитав.

— Что не надо? — будто не догадываясь, о чем он, уточнил я, хотя полностью понимал смысл мольбы.

— Не бей... я не буду больше...

— А что ты не будешь? — продолжал прикиды­ваться я лохом.

— Не буду трогать ее.

— Кого ее?

— Свету. Я же не знал, что она теперь работает на тебя. Нужно было сказать — и никаких проблем. А хочешь, в твой гарем еще проституток подброшу. И без всяких процентов, бесплатно...

Жестким ударом в лицо я остановил Губу. Из его носа потекла кровь. Мне совсем не было его жаль. Наоборот: безумство овладело мной. Рука тянулась к тонкой шее, желая ощутить хруст его позвонков. И я ухватился. Пальцы начали сжиматься в смер­тельной хватке. Губа несколько развернулся, заело­зил, зачесал ногами и, из последних сил отрывая от горла мою руку, резко начал ослабевать, обмякать. Его лицо стало синеть. Невероятными усилиями я сдержал свою дикость. Нужно было срочно уходить, иначе все могло окончиться бедой...

Тяжело дыша, я поднялся, поднял дубинку, кото­рая лежала в нескольких шагах.

Заячья Губа руками растирал шею, часто хватая воздух, кашлял. Увидев в моих руках дубинку, тон­ко завыл и спиной, по земле, пополз от меня прочь.

— Пошел вон, выродок, — выдавил я из себя, и дубинка задрожала в моей руке. С быстротой дико­го существа, отпущенного на свободу, Губа дал стре­кача.

Какое-то время я стоял, не двигаясь, с ощуще­нием полной кастрации всех чувств. Ни грусти, ни боли, ни радости, ни удовлетворения не испытывал. Глубоко втянул в себя воздух — и запахов никаких не ощущал. Пустота во всем. Чувство одиночества и никчемности, непонимания и холода, — даже передернуло всего.

Прямо перед собой в траве заметил нож, которым Губа угрожал мне, поднял его: перламутровый черенок с красной кнопкой на нем и острое, как шило, лезвие... Сложил его, нажал на кнопку — лезвие мгновенно выскочило. Опять сложил, сунул в карман. На расстоянии полсотни метров за мной следили дружки Губы, не делая попыток приблизиться.

Какое-то время я стоял, не двигаясь, и вдруг поймал себя на мысли: мне не хочется возвращаться домой. Неприятное чувство вызвала у меня эта необходимость вернуться. Я не хотел видеть Свету. Лучше бы она ушла до моего возвращения. Мне хотелось побыть одному — никому и ничем не быть обязанным, даже самым простым и обычным.

Я подошел к ближайшей скамейке, сел на нее. Почувствовал, как в кармане рукоятка ножа давит мне в пах. Достал его, вновь нажал кнопку, сложил. И так несколько раз. Удивительная вещь нож, такая необходимая в повседневной жизни каждого человека для самого мирного использования. Но в другой момент, управляемая плохой мыслью, эта вещь в миг превращается в орудие убийства.