«На севере Дании, в небольшом городке Остерфоген, — читает он, — в одно январское утро 1869 года по центральной улице шагал молодой человек. Судя по его изящным, до блеска начищенным туфлям и по покрою сюртука, — он, должно быть, прибыл из Копенгагена или Парижа. Он был без шляпы, на левой его руке красовался огромный перстень с печаткой, на которой был выгравирован герб фон Хендрейхсов. Ночью выпал снег, и крыши маленького города были белы. Служанки метлами сметали сухой снег с дорожек. Граф фон Хендрейхс — ибо так звали молодого человека — остановился перед большим особняком и сверился со своими тяжелыми золотыми карманными часами. В следующую минуту часы на церкви св. Михаила пробили одиннадцать. Под замирающий в морозном воздухе звон молодой человек легко взбежал по ступенькам дома и дернул ручку звонка. Девушка, одетая, как полагалось одеваться в ту пору прислуге, — в чепце и переднике, открыла ему дверь и с застенчивой улыбкой присела в глубоком реверансе. Это была хорошенькая молодая женщина, но, увы, широкие складки ее платья не могли скрыть того обстоятельства, что она была в положении! Молодой человек проследовал за ней по темному коридору в гостиную, где за самоваром сидела старая дама. Граф ласково поздоровался с ней по-французски и принял из ее рук чашку с чаем.
„Я могу провести с вами всего несколько минут, — сказал он. — Я еду на почтовых в Копенгаген, а оттуда вечерним пакетботом в Остэнде“.
„Quel dommage“![2] — воскликнула старая дама.
Возле нее стояли пяльцы, а под ними — позолоченная корзинка с разноцветными мотками шерсти. Наклонившись к корзинке, она вынула из нее маленький пистолетик с рукоятью из слоновой кости и выстрелила в молодого графа. Пуля попала прямо в сердце…»
Нейлз бросает книжку на стол и берет другую, под заглавием «Дождливое лето». Он читает первое предложение: «Лето выдалось дождливое, и в пепельницах вокруг бассейна стояла дождевая вода, в которой плавали окурки…» Он швыряет книжку в угол. Раздается звонок. Нейлз открывает дверь и видит соседку, миссис Харвей. «Отчего у нее мокрое лицо?» — думает Нейлз. В просвете двери за ее плечом он видит кусок звездного неба. Неужели она плачет? Отчего? Ведь это ему надо плакать.
— Заходите, пожалуйста, — говорит он. — Пожалуйста, заходите.
— Кажется, я у вас не была с тех самых пор, как собирала деньги для кассы взаимопомощи, — говорит миссис Харвей. Она в самом деле плакала. — Вот я опять пришла попрошайничать.
«Красный крест, — перебирает про себя Нейлз, — мышечная дистрофия, кардиосклероз?..»
— Что же на этот раз? — спрашивает он.
— Семейство Харвей, — говорит она, поочередно смеясь и всхлипывая. — Я прошу для папочки.
— Так заходите, пожалуйста, — говорит Нейлз. — Садитесь. Я сейчас принесу вам коктейль.