Булгаков

Вот тебе более щедрое письмо (в своих письмах Б. неоднократно жаловался, что брат скуп на письма. — Б.С.)

Нехорошо то, что этой весной я почувствовал усталость, разлилось равнодушие. Ведь бывает же предел».

Булгаков не погиб, но и за границу так никогда и не был выпущен. После отчаянного письма правительству 28 марта 1930 г. и разговора с И. В. Сталиным он получил должность режиссера-ассистента во МХАТе, да некоторое время спустя были восстановлены там же «Дни Турбиных». Писатель остался в Москве, но был лишен возможности публиковаться. Перед отправлением письма, решившего его участь, Булгаков 21 февраля 1930 г. прямо обращается к брату с мучительными раздумьями: «…Интересует ли тебя моя литературная работа? Это напиши. Если хоть немного интересует, выслушай следующее и, если можно, со вниманием:

… Я свою писательскую задачу в условиях неимоверной трудности старался выполнить, как должно. Ныне моя работа остановлена. Я представляю собой сложную (я так полагаю) машину, продукция которой в СССР не нужна. Мне это слишком ясно доказывали и доказывают еще и сейчас по поводу моей пьесы о Мольере. По ночам я мучительно напрягаю голову, выдумывая средство к спасению. Но ничего не видно. Кому бы, думаю, еще написать заявление?» Писатель просил в счет его французских гонораров прислать денег, чай, кофе, две пары носков и простых дамских чулок. 7 августа 1930 г., уже после перемены своего положения, Булгаков вновь сообщал брату:

«Деньги нужны остро. И вот почему: в МХТ жалованья назначено 150 руб. в месяц, но и их я не получаю, т. к. они мною отданы на погашение последней 1/4 подоходного налога за истекший год. Остается несколько рублей в месяц. Помимо них, 300 рублей в месяц я получаю в театре, носящем название ТРАМ (Театр рабочей молодежи). В него я поступил тогда же приблизительно, когда и в МХТ.

Но денежные раны, нанесенные мне за прошлый год, так тяжки, так непоправимы, что и 300 трамовских рублей как в пасть валятся на затыкание долгов…

Итак: если у тебя имеются мои деньги и если есть хоть какая-нибудь возможность перевести в СССР, ни минуты не медля, переведи». В последующие месяцы финансовый кризис миновал, в материальной помощи Б. писатель нуждаться перестал. Содействие Б. брату ограничивалось переводами в Москву гонораров за постановки булгаковских пьес в Западной Европе. В последний год жизни Булгакова между братьями в этом вопросе возникла досадная размолвка. 9 мая 1939 г. писатель известил Б., что издатель романа «Белая гвардия» З. Л. Каганский будто бы предъявил английскому акционерному обществу «Куртис Браун» «какую-то доверенность, на основании которой Куртис Браун гонорар по лондонской постановке моей пьесы «Дни Турбиных» разделил пополам и половину его направляет Каганскому… а половину — тебе… Ответь мне, что это значит? Получил ли ты какие-нибудь деньги?» Этот инцидент третья жена драматурга Е. С. Булгакова зафиксировала в дневниковой записи от 18 апреля 1939 г., отметив реакцию мужа и свою собственную на письма, полученные от английской переводчицы Кельверлей и общества «Куртис Браун»: «Оказывается, что К. Брауну была представлена Каганским доверенность, подписанная Булгаковым, по которой 50 процентов авторских надлежит платить З. Каганскому (на его парижский адрес) и 50 процентов Николаю Булгакову в его парижский адрес, что они и делали, деля деньги таким путем!!!

Мы с Мишей как сломались! Не знаем, что и думать!»

19 мая 1939 г. Б. сообщил брату, что «все мои попытки обойти претензии Каганского… кончились судебным разбирательством, причем выяснилось, что Каганский имеет полномочия от Фишера (а через него еще и от Ладыжникова) и что сделанная тобою давно оплошность (доверенность на охрану авторских прав по пьесе «Зойкина квартира», выданная Булгаковым 8 октября 1928 г. берлинскому издательству И.П.Ладыжникова, с которым, как и с издательством Фишера, оказался связан Каганский. — Б.С.) неизбежно будет тянуться дальше и всплывать каждый раз, когда где-либо будут для тебя деньги. Боясь, что и то немногое, что собиралось для тебя, уйдет на тяжбы и переезды, я решил… разделить пополам поступившие деньги между тобой и Каганским». Судя по ответу, посланному 29 мая 1939 г., Булгаков не был вполне удовлетворен действиями Б.:

«Хорошо, что прервалось молчание (в ходе переписки случались длительные периоды, когда письма не доходили до адресатов, последний перерыв со стороны Б. длился с апреля 1937 г. до мая 1939 г. — Б.С.), потому что неполучение твоих известий принесло мне много неприятных хлопот…

Об остальном в следующем письме, которое я пришлю тебе в самое ближайшее время.

Прошу тебя все время держать меня в курсе дел».