Бухта Анфиса

Что касается Анфисы, то и она скоро забыла про этот случай, но, в отличие от Андрея Фомича, она его сразу узнала и ей даже припомнились его слова о том, что природа, хотя и красивая, равнодушна к человеку и его делам. Собственно, эти слова она и запомнила и всегда думала, что так может рассуждать человек и сам равнодушный и даже ненавидящий природу и все, что его окружает. Только такой человек и может так зверски — бездумно и без всякой надобности — кромсать живое тело прекрасного, сильного дерева.

Вот каким он стал, молодой бригадир, который приходил выселять ее. Тогда-то он посочувствовал Анфисе, понял ее привязанность к родному месту…

Она выдернула рыбацкий топорик из рваной зарубки и отбросила его в сторону, где сидел Андрей Фомич со своей компанией. Надо будет — подберут.

А потом, на обратном пути, снова заглянула сюда. Все уже уехали. Анфиса прибрала мусор, который они оставили, сложила в одно место, чтобы потом закопать в овраге, бутылки и стеклянные банки завязала в клетчатый старый платок — не пропадать же добру. Когда все это сделала, увидела топорик — лежит, где брошен, поблескивая на солнце.

В деревне остановилась у избушки, которую выстроил для себя Николай Борисович, переделав из старой баньки. Хорошая получилась избушка, маленькая, да одному много ли надо? Жена не любила деревенской жизни, и, хотя Николай Борисович доказывал, как это полезно, она редко приезжала на Старый Завод и жила недолго. Михалев бывал чаще, дома ему не сиделось. Но хозяин не переносил одиночества, и гости у него не переводились. Тут привечали не только друзей и знакомых; друзья привозили своих знакомых, а знакомые, как и водится, своих друзей. Места всем хватало — спали на большой террасе, на чердаке, а то и просто на траве, если погода позволяла.

С утра до ночи дымилась плита, сложенная в огороде. От гостей требовалось только, чтобы сами все прибирали и заготавливали дрова и выполняли все, что требуется для настоящего отдыха. И не просто выполняли, как некую повинность, но чтобы от души и по возможности с фантазией. Так, чтобы всем интересно было, чтобы память осталась и других подбивало на какую-нибудь выдумку.

— Бездельников мы не признаем, — говорил Николай Борисович, — у нас гости — работники и по возможности творцы.

Положив свой узелок с бутылками на траву, Анфиса засмотрелась на прихотливые подарки, изготовленные природой и открытые гостями-работниками, развешанные по забору, по углам избушки и на столбиках веранды. Все эти коряги, отшлифованные водой, хитро закрученные сосновые сучья, лишайники и разноцветные наросты — кого они только не напоминали, на каких чудовищных зверей и птиц не были похожи!

Тут и застал ее Николай Борисович, возвращавшийся из леса.

— Все бы ему играть, — сказала она восхищенно и в то же время снисходительно.

— Кому это?

— Да кому же тут у нас…

— Ага, шутки природы, — догадался Николай Борисович и помахал рукой.

— Шутки. Вот именно. И не все это понимают.

— А непонимающих я к себе не пускаю.

— Вот и хорошо, — проговорила Анфиса, все еще рассматривающая затейливое хозяйство соседа. Она часто говорила, как она довольна тем, что рядом с ней поселился именно Николай Борисович, к которому тянутся хорошие люди, хотя сам он человек характера нелегкого.

— Откуда у вас топорик такой ладный?..

— Да вот отобрала у одного забулдыги. А прежде-то он хорошим показался. Вот тут на топорище что-то написано.

Взяв топорик, Николай Борисович прочитал: «Плотник Леонид Свищев. 1956 год».

— Фамилия знакомая, — сказал он. — Только того, кажется, не Леонидом звали. И забулдыгой он никогда не был.

Тогда Анфиса рассказала все, что помнила о своих встречах с Андреем Фомичом и с веселым его братишкой, которому и принадлежит этот охотничий топорик. Заодно рассказала и о сегодняшнем безобразном случае.

— Непохоже это на него, — повторил Николай Борисович.

— Очень даже похоже, — заявила Анфиса. Никогда она не забудет, как весной приезжал Андрей Фомич и грозился расправиться с непокорной силой разыгравшейся реки. С рекой не сладил, на елку кинулся. — Человек он городской. Сердцем неустойчивый.

— И я городской.

— У вас сердце да ум в согласии живут.

— Так ведь и деревенские тоже всякие бывают…

— Бывают, — сейчас же согласилась Анфиса. — Уродов-то мало ли? Вот сегодня в ельнике, смотрю, весь мох перерыт, ну как свиньи все равно. — Она досадливо взмахнула кулаком. — Самое грибное место погубили.

— Какие сейчас грибы?

— Вот я и говорю: чего они понимают?

Отработав день и выдав не меньше чем полторы дневных нормы жара, солнце томно шло к закату. Тихие бестрепетные тени легли на траву, вытягиваясь, как уставшие великаны. Илья-рыбак прошел мимо с полными ведрами на коромысле. Поздоровался и неуверенно потребовал:

— Анфиса, дождя надо!

— Будет.

— О! — Илья остановился. — Скоро?

— Самое крайнее, завтра к вечеру.

— А ничего не показывает на дождь.

— Привычка у вас по радио все узнавать. А чего они там про наш Старый Завод знают? Ты лягушку видел?

— Нет. А к чему это?

— Лягушка потеет — к дождю.