Бухенвальдский набат

Но едва я обернулся от двери, как увидел Вилли. Он стоял передо мной гора горой – высоченный, могучий, в плечах косая сажень, а рядом с ним два его помощника. Недолго раздумывая, Вилли схватил меня за шею огромными лапищами и поволок в помещение. Я еще пытался сопротивляться, хватался руками за косяки дверей. Били основательно. Чья-то услужливая рука подала Вилли железный скребок, каким обычно очищают наледь с лестниц. Я помню только одно – Ленька выскочил из барака и закричал что было сил:

– Братцы! Русские! Помогите! Убивают нашего подполковника Ивана Ивановича!

Только после я узнал, что было дальше.

Первым во главе команды мусорщиков ворвался Толстяк. Он бросился к Вилли Длинному с метлой в руках. У Вилли был только один путь для отступления – вбежать в спальню и выпрыгнуть в окно. У входа в барак уже толпились, русские. Вилли в несколько прыжков добежал до 30-го блока, надеясь найти защиту у Вальтера Эберхардта. Он ведь знал, каким авторитетом пользуется Вальтер у русских!

Но Вальтера на блоке, видимо, не было, зато неизвестно откуда взявшиеся русские пытались поймать его.

Вилли снова выпрыгнул через окно спальни и где-то скрылся.

Я очутился в лазарете. Русские врачи Суслов и Гурин уже залатали пробоины, полученные мной от скребка, положили примочки на ушибленные места. И вот я лежу на нарах в своем 30-м блоке. От нервного потрясения меня кидает то в жар, то в холод. Временами погружаюсь в забытье.

Когда я окончательно пришел в себя, увидел, что около меня сидит пожилой человек с большой головой, грубо отесанным лицом. Его широко расставленные серые глаза участливо смотрят на меня. Я догадался, что это третий староста лагеря немецкий коммунист Пауль Шрек.

Он положил руку на мою перевязанную голову и спросил по-русски:

– Ты можешь, Иван, сейчас понять, что я скажу?

– Постараюсь понять, говори.

– Нельзя, Иван, допустить, чтобы сегодняшний случай стал причиной ненависти и конфликта между советскими товарищами и немецкими коммунистами. Ты об этом подумай. Ответ дашь через товарищей, которые придут к тебе, – добавил он, поднимаясь. Желаю тебе скорого выздоровления.

Прошло сколько-то времени, и я увидел перед собой пожилого, тощего-претощего немца, наклонившегося надо мной Через большие стекла очков смотрели на меня грустные глаза.

– Меня зовут Густав Bегерер, я врач, – сказал он тоже по-русски. —Тебе нужна какая-нибудь помощь?

– Спасибо за заботу, Густав. Мне ничего не нужно.

– К тебе, Иван, есть просьба от немецких товарищей. Некоторые русское происшествие на 25-м блоке стараются раздуть. Это может иметь тяжелые последствия и для вас, и для нас. Ты, Иван, должен помириться с Вилли. Он человек неплохой, только грубый, невоспитанный, деревенский.

– Ты, Густав, требуешь невозможного. Меня Вилли Длинный избил, и я же должен просить у него прощения.

– Прощения просить не нужно. Ты только перейди хотя бы временно на 25-й блок.

Я упорствую:

– Тут дело сложное, Густав. Если бы речь шла только обо мне, все можно было бы просто уладить. Но Вилли издевался над больными, истощенными людьми. Этого теперь не скроешь…

– Вилли мы накажем сами. Даю слово, что на всех блоках, где старостами немецкие коммунисты, никогда ничего подобного не повторится.

Он ушел.

Опасения немцев имели под собой почву. Среди русских возбуждение. Вошел Ленька, потирая пудовые кулаки:

– Иван Иванович, сегодня после поверки всех немцев-блоковых перебьем. Уж это мы организуем!

Он стоял передо мной, как солдат, готовый выполнять боевое задание. Я сам еще не все понял и решил, но чувствовал, что немцы обеспокоены не случайно, последствия конфликта могут быть самые тяжелые и для них, и для нас.

– Садись, Леня. Давай обдумаем вместе. Дело тут очень сложное. Ты говоришь: перебьем всех немцев-блоковых. Ну, а Вальтера тоже убить?

Интересно, что он скажет. Я знаю, Вальтера.

– Нет, Вальтера не тронем.

– А блоковых 60-го и 44-го блоков тоже убить?

– Говорят, они хорошие ребята, не тронем.

– Вот видишь. Немцы разные. В лагерях военнопленных мы видели только охранников и знали: это наши враги, их надо ненавидеть и обманывать. А здесь все по-другому. Видел, кто сегодня приходил ко мне?

– Видел. Это очень уважаемые немцы. Так они приходили выгораживать своего Вилли?

– Нет, они не выгораживают Вилли. Они говорили о другом. Если вы начнете избивать немцев, у них тоже защитники найдутся. И тогда пойдет свалка. Эсэсовцам это, конечно, понравится. Они даже уберут этих блоковых, но посадят своих зеленых. А кто от этого выиграет? Представь себе, на нашем блоке вместо Вальтера будет какой-нибудь бандюга! Нет, Леня, ваш план не годится. Вилли будет наказан своими товарищами. Людей больше в умывальнике держать не будут. Спасибо, что ты углядел это. А теперь, как старший, приказываю: немцев не трогать, Вилли не трогать. Когда придет Валентин Логунов, скажи ему: пусть зайдет ко мне.

Дальнейшего я уж никак не ожидал. Ленька вдруг принял стойку «смирно», приложил руку к своему плоскому митцену, повторил приказ и, сделав поворот по-военному, удалился четким шагом, звонко щелкая своими деревянными колодками.