Букелларий

Я не сразу узнал Пигийских ворот, потому что возле них появился монастырь, добротный такой, все строения каменные, в том числе и забор, который был высотой метра три. Возле религиозного учреждения был постоялый двор, самый новый на этой улочке. Благодаря тому, что был построен из таких же по размеру блоков известняка и огражден каменным забором такой же высоты, казался продолжением монастыря. В воротах меня встретил пожилой монах в испачканной навозом, шерстяной черной рясе, рыжеватой от старости, подпоясанной обычной пеньковой веревкой, разлохматившейся на концах. В левой руке он держал деревянную совковую лопату, тоже испачканную навозом.

— Христос среди нас! — поприветствовал я на греческом, потому что этот язык теперь был официальным в Римской империи, а на латыни говорила только образованная знать.

— Есть и будет! — ответил монах и спросил: — Хочешь остановиться здесь?

— А это монастырский, для паломников, наверное? — задал я уточняющий вопрос.

— Нет, для любого путника, готового пожертвовать на благо нашей Церкви, — ответил он и перекрестился.

— И сколько надо жертвовать в день за хорошую комнату для меня и моего слуги? — поинтересовался я.

— Полфоллиса, — ответил монах.

Как просветил меня Зая, сейчас в Римской империи та же денежная система, какую я застал в первую эпоху в Херсонесе: один солид равен двенадцати серебряным милиарасиям, или двадцати четырем серебряным силиквам, или двести восьмидесяти восьми медным фоллисам, или одиннадцати тысячам пятьсот двадцати нуммиям. Полфоллиса — это двадцать нуммий. Жизнь в империи здорово подорожала.

— Ладно, поможем монастырю. Всё лучше, чем какому-нибудь жлобу-мирянину, — решил я.

— Снимайте поклажу, отведу лошадей в конюшню, — предложил монах. — Сейчас вернется из монастыря брат Фока и отведет вас в комнату.

Бамбер начал отвязывать переметные сумы и мешок, а я — оружие.

— Откуда вы приехали? — полюбопытствовал монах.

— Из Аквитанского королевства, — ответил я. Поскольку, как понял по выражению лица, это название ничего не говорило моему собеседнику, объяснил проще: — Мы франки. Хочу наняться на службу в вашу армию.

— Катафрактом? — предположил он.

— Бери выше. Я знатный человек, и доспехи у меня получше, так что возьмут клибанарием, — сказал я.

— Надеюсь, у тебя получится, — произнес монах таким тоном, что сильно удивится, если пожелание сбудется.

— Мне сказали, что золотые монеты открывают у вас любую дверь, — сказал я насмешливо.

— Это да, — согласился монах. — Корысть разъела души людей, готовы продать всё и всех!

Его прервал брат Фока — бодрый толстячок с густой и ухоженной бородой-лопатой, одетый в черную, почти новую и чистую рясу из льна и черный шерстяной колпак наподобие гуннских — спешно прибывший из монастыря. Видимо, там увидели, что на постоялый двор приехал путник, и сообщили ему.

Комната на втором этаже была небольшая и чистая. Свет попадал в нее через узкую бойницу, закрытую сейчас деревянными жалюзи. Слева от окна стояла двуспальная кровать, справа — узкий топчан. К стене над кроватью был приколочен обычный деревянный крест, не покрашенный и даже не покрытый лаком. В углу у двери находился стульчак, под которым пока не было кувшина с водой.

— У нас не воруют, братия присматривает, можешь без опаски оставлять вещи, — предупредил Фока, — но крупную сумму денег лучше отдай мне на хранение, целее будут.

У меня был печальный опыт хранения денег у монахов, поэтому сказал:

— Денег мало, и с теми завтра распрощаюсь.

— Пищу мы получаем из монастыря, так что можешь кушать там вместе с братией или сюда принесут, что закажешь. Сегодня постный день, у нас на ужин жареная рыба морская. Для знатных господ есть вино получше, но стоит дороже, — сообщил монах.

Идти в город, где наверняка можно поесть лучше и дешевле, было уже поздно, поэтому я заказал себе ужин в номер, а Бамбера отправил в монастырскую трапезную. Он парень деревенский, истово верующий. Для него пожрать с братией — что в раю побывать.

К моему удивлению, жареная пеламида была приготовлена отменно. Я даже подумывал, не заказать ли еще порцию? Решил не обжираться на ночь. К тому же, в виде строганины эта рыба мне нравилась больше. Одна моя знакомая-москвичка чудно готовила гренки с мелко настроганной, замороженной пеламидой и луком. Зато вино для знатных оказалось мутноватым и слишком кислым. Представляю, какую гадость пьют простые монахи.

После еды пообщался с Фокой, который скучал, разместив в большой общей комнате, застеленной соломой, десятка полтора паломников, прибывших поклониться в Святой Софии части мощей апостола Иакова — кисти его левой руки. Точно такая же кисть вместе с предплечьем хранилась в тулузском храме и, как догадываюсь, не только в нем одном.

— Хороший доход дает постоялый двор? — поинтересовался я.