Бугорландские Хроники

Бугорландцы же, при всей своей кажущейся наивности временами были довольно коварным народом, особенно когда дело касалось денег либо иной материальной выгоды. Вот и сейчас они ловко подловили завоевателей на незнании местных национальных особенностей. Бедные завоеватели даже и предположить не могли, с кем им придется встретиться в этом поединке. Ведь они никогда до этого еще не видели местную знаменитость – Тумбу, двухметрового гиганта, со стальными мышцами и полным отсутствием каких либо мозгов. Поскольку этот самый Тумба, хоть и был уроженцем Бугорландии, в последнее время жил и работал в основном за границей, постоянно с кем-то там дерясь и прославляя тем самым свою малую родину. То одного борца отлупит, то другого, то отлупят его самого, впрочем такое случалось крайне редко. Обычно победа оставалась за Тумбой. И вот сейчас, наконец-то его неуемная (по местным понятиям) сила пригодилась и родной стране. Посему Тумбу срочно вызвали домой, для участия в намечающемся поединке.

Тумба прибыл из-за границы на личном паровозе. Паровоз этот ему подарили благодарные зрители одной из соседних стран, (как говорили злые языки, – только ради того, что бы тот побыстрее от них уехал). Как бы там ни было, завидев своего знаменитого соотечественника, бугорландцы радостно заорали. Многие из них уже забыли, как выглядит их прославленный боец, и сейчас, глядя на него, они искренне радовались тому, что так редко видят его у себя на родине. Тумба был ужасен в своей мощи. Огромный топор для рубки мяса в его могучих руках казался просто-напросто детской игрушкой.

Гороховцы же, увидав, в свою очередь, с кем им придется бороться, сразу же сильно приуныли.

– Первый раз в жизни из тюрьмы выходить не хочется, задумчиво молвил Цап Царапыч. – Кто бы мог подумать…

– А вы еще удивляетесь, чего это я тридцать лет здесь сиднем сижу, грустно заметил Грифусс. – Вот так вот выйдешь однажды… и все – обратно уже и не вернешься.

– Ну, вот и всё, сынок, печально заметил Шампиньон, пристально глядя на Тумбу. – Погуляли мы с тобой, пора и честь знать. Пришло время платить.

– За что платить? – не понял Батон.

– За всё, сынок, и за всех. Ну, я пошел, не поминайте лихом, джентмены.

– А как же я? – не понял Батон.

– А ты? Ты – живи… – Живи и помни…

– Спокойно ребята, тихо сказал Яшка, сплевывая на землю сигарету. – Не надо ни кому, ни куда уходить. У меня тут идейка одна появилась, как этого урода завалить. Только мне нужен будет кое- какой реквизит. Хочу – чтобы все было красиво. Озадаченный Горох повелел выдать писарю все, что тот не запросит. Яшка взял из неприкосновенного запаса две бутылки водки, потом, подумав, добавил еще одну, потом еще одну, так, на всякий случай. Водки, как известно, много не бывает, бывает мало закуски. Из закуски же Яшка взял с собой увесистый шмат сала, с тонкой розовой прослоечкой мяса, пару луковиц, пачку плавленого сырка (в простонародье называемый – «мылом»), и батон свежего белого хлеба. Не забыл он взять с собой и два граненных стаканчика, и газету вместо скатерти. Не прошло и пяти минут, а Яшка уж был готов к поединку, о чем и доложил царю.

– Не стоит тебе туда ходить, задумчиво произнес Горох. – Я…, я все отменю…

– Вот всегда Вы так, Ваше величество, укоризненно заметил Яшка. – Чуть, что – сразу на попятную идете. Таким макаром Вы никогда настоящим правителем не станете. Да и поздно уже, что – либо менять. Люди, вон, ждут, кивнул Яшка в сторону стоявших в ожидании бугорландцев.

– Ты, что, удивился Фиштулла, – смерти не боишься?

– Мне мой врач твердо обещал, что умру я через два месяца, пояснил Яшка. – А прошло только три недели, так, что помирать мне пока рановато… – Мы еще поживем.

Заткнув бутылки с водкой, за пояс, словно гранаты, он вышел из стен тюрьмы на свободу.

– На его месте, задумчиво почесал голову Фиштулла, – я не стал бы так безрассудно доверять врачам.

– Поэтому – то ты и не на его месте, ухмыльнулся Маргадон.

2.25.2.

Завидев худосочного Яшку, в толпе бугорландцев пронесся гул разочарования. Поединок, которого они ждали с таким нетерпением, обещал быть скорым и… неинтересным.

Яшка же, тем временем, недоуменно огляделся по сторонам.

– Вроде бы и выпивка есть, и я на свободе, и погода хорошая, а что-то мне не весело, грустно заметил он при этом сам себе. – Привередливые мы все нынче стали, всё – то нам не угодишь. После чего, разыскав в толпе бугорландцев режиссера – перебежца, Яшка обратился непосредственно к нему:

– А ты, целлулоидная голова, чего уставился? Проверь-ка лучше кассету в аппарате, а то у тебя вечно пленка на самом интересном месте кончается. Я хочу, чтобы хоть память обо мне хорошая осталась. Режиссер ничуть не обиделся на то, что его при всех обозвали целлулоидной башкой, наоборот, он был даже рад, что его выделили в такой момент среди прочих. Значит, он что-то да значит еще в этой жизни, если люди, идущие на смерть, вспоминают о нем. Выполняя пожелания Яшки, он вставил в аппарат новую кассету и, глядя в видоискатель, спросил у него: