Буги-вуги

А отчего бы ей и не быть? Поэтике-то? Покуришь загадочной травы, так еще и не та мистика в головку-то стукнет. А если ты за сказочной Люси в небесах с бриллиантами[43] подглядываешь — тебе самая дорога в энциклопедию. В основоположники, основатели и прочие галереи.

Так, не так, но барретовская шизнутость была именно тем, чего не хватало воспитанным на гармонии бельведеров остальным участникам группы. И не случайно, вы сами догадываетесь, кому пришло видение (!) назвать группу Пинк Флойд Саунд.

Хвостик „саунд“ на какой-то афише отвалился и остались два абдабовских слова: одно — Флойд, другое — Пинк.

А вот и второй камушек-спотыкач, валяющийся темной ночью посередь дороги. Вот это-то, надцатое по счету название, долгое время бытовавшее под покровом тайны, скорее всего, культивируемой самими музыкантами, потом мусолилось всеми, кому ни попадя, на все лады, что давало группе всё новые и новые, вполне полновесные фунты дивидендов.

Сейчас известно, утверждает один знающий дяденька с серьгой в ухе, что у Сида Баррета были пластинки группы „Флойд Каусел“ и гитариста Пинка Андерсона (где эти пластинки? кто их видел?); есть более прозаичное мнение, что Пинк Андерсон и Флойд Каунсил — любимый блюзовый дуэт все того же Сида из какой-то туманной Джорджии. Существуют и другие предположения на этот счет, с безбожным коверканием названий, имен и фамилий, но так или иначе, из сочетания первых слов и родилось это самое: ни в городе Пулеливере, ни в селе Донелоне.

Таким маккартнием, оперившись в составе, в конце 1965 года, „Розовый дух из паланкина“, „Фламинго у ворот зари“, „Хрюшки-свинюшки“ (о том, что свинья была причем, не раз намекали и сами музыканты), „Пинюшки-флинюшки“ — и это лишь малая толика толкований причудливого названия (а самые-то толковые всё сказочку про двух музыкантов слушают — ей-ей, до Сида им, как до Африки), дали свои первые концерты с программой, состоящей почти полностью из собственных вещей.

Что это было? Ничего особенного. Даже наоборот. Особенного ничего не было и быть не могло. А были заунывные баллады в которых не играл Эрик Клаптон и традиционный ритм-н-блюз без фронтмена Мика Джаггера. А чего вы хотели, если кроме хотелки у пацанов пока ничего не выросло? Это еще додуматься надо, чтоб на расстроенных донельзя гитарах звуки издавать. Стёб тогда еще даже под стол не ходил. Сурьёзно усё было. Потому как чтоб до непоняток дойти тоже голова нужна. Так что, всё по тактам, нотка к нотке, арифметически стройно и выверенно. ПФ пока был всего лишь очередным повторением пройденного. Но строптивая молодость бежала от повторений, интуитивно чувствуя, что в них смерть духа, и лезла из кожи вон через тернии в суперстары.

Здесь стоит сделать лирическое отступление, дабы расставить бемоли и бекары, прояснить туманности и определить приоритеты.

Чтобы выбиться в люди хороша любая метода, и способы эти известны и понятны всем, хотя далеко не всем по зубам. Изжевав коренные до корня, есть опасность заиметь протезы, установку коих нечем будет оплатить. Итак, нужен был: или грандиозный скандал, подогретый масс-медия до кипения и брызг во все стороны, на что по причине патриархального воспитания и классического образования флойдовцы ну никак не могли пойти; или новый стиль в музыке, что само по себе означает революцию в умах, и на что по молодости лет, хотя мозги и свободны от штампов и условностей — кишка тонка, как ни тужься; или ударный хит, который откроет дорогу на студии и в эфир — как, например, „Айрон Баттерфляй“, которая вошла в чарты с одной вещью, которая стала трамплинчиком для многих — „В саду эдемском“, попав точно в десяточку; или экстравагантность, доходящая до безобразия с одной стороны и утонченного аристократизма с другой, — экстравагантность которая становится сначала модой для избранных, потом привилегией для большинства, и, наконец, традицией и бытом. Короче, нужно было что-то эдакое, что-то такое из ряда вон. В карете прошлого, как известно, далеко не уедешь: трясет, пыльно, ухмыляются, обгоняя, счастливчики, сонные мухи ползают по потолку, в уголках бахрома паутины, моль проела платье и парик.

Ник Мейсон — сердце и пламенный мотор группы, — побывав как-то очередной раз в театре (надо заметить, мама с папой, сами люди богемно известные, привили будущему ударнику любовь к Мельпомене), разумно прикинул, что театральные шумы и громы, подсветка, применяемая для более эмоционального восприятия происходящего на сцене, да и сами декорации, с успехом могли бы быть использованы на концертах ПФ, разумеется в другом, более подобающем виде.