Буги-вуги

— Первая колом, вторая соколом.

— Не спеши, по половинке.

— Ох, черт, у поварих же такие огурчики! ВДНХ! Сейчас сбегаю, — сорвался с места Лёлик.

— У вас тут неплохо, — огляделся Маэстро. — Палаты белокаменные.

— Не жалуемся.

— Далёко, конечно.

— Не всем и в центрах сидеть.

— Где Лёлик-то? Вино стынет.

— А вы знаете, как мы с ним познакомились? — усмехнулся Маэстро. — Хоть кино снимай. Иду я по Герцена, на почту. Навстречу мне чувак кочегарит. Слышу: кто-то колонку на окно выставил и все ручки вправо. Остановился. Этот подходит. Тоже притормозил. Говорит: «Ария Магдалины»[74]. Я как отзыв на пароль: «Иисус Христос Суперстар». Это уже всё! люди одной крови!

Подошедший к середине рассказа, Лелик улыбнулся и приподнял рюмку:

— Будем.

— За то, что мы есть.

— Каждый человек — особь, — прожевав сказал Маныч. После второй, это уже как закон Ома, у него включалось недержание речи. — Каждый необходим и никто этого каждого не заменит. Как и в Произведении Искусства — ин-ди-ви-ду-аль-ность. Только Дали мог так. Только Платонов мог, как Платонов. Другой сделает. Не скажу, что нет. А по другому. А не так.

— Не смешно сказать, но идеи носятся в воздухе, — возразил Маэстро.

— Банально, — перебил его Минька.

— Носятся, как грипп, — настоял на своем Маэстро.

— Банально, как грипп, — не отступал Минька.

— Как бацилла, — встрял Лелик.

— Да вся жизнь — банальность! Тоже мне, — вмешался Маныч.

— Вдыхая воздух, мы приобщаемся ко всем, — продолжил Маэстро. — Главное — настроится. Настроится и держать тоненько. Ты не настроишься — я настроюсь. Не я, так другой. Не сегодня, так завтра. Так — не так, а смысл, саму идею ухватит. Пожалуйста, сколько изобретений одновременно в разных странах появляются? Да и в музыке. Я тут по Радио-Швеции слышал: с Харрисоном кто-то судится. Другое дело, что у кого-то приемник «Грюндик», а у Йорика твоего — «Альпинист». Один ловит без искажений, другой от станции за тридевять земель.

— Нет, мама моя, — ласково возразил Маныч. — Ни херам-с. Воплощение может быть только личностным. Не будь Моцарта, никто бы такой музыки не сочинил. В этих делах законам ничего не подчиняется. Изобретение, открытие — тут да. Это возможно, соглашусь. Параллельные пересекаются? пусть их. Но техника и искусство — разные вещи. Ничего рядом. Рассудочное и чувственное. Музыку нельзя понять, ее можно только чувствовать. Искусство шагает по другим дорогам. Это область непредсказуемого. Случайного. Абсурдного, если хочешь. Огро-омное поле непредсказуемого с великим множеством дорог. Выбирай любую — будешь на ней один. Ни впереди никого, ни сзади. То, куда ты идешь, оно абсолютно в любой стороне. Или, скажем, дверь в стене, которой, кроме тебя никто не видит. Дверь только твоя. Для тебя одного. И за ней совершенно другой мир. Как там у «Доурс»? «Прорвись на другую сторону»?[75] За тебя это не сделает никто. Вон в Новом Завете: светильник не ставят под кровать, светильник на вершину горы ставят. Каждый из нас — личность. Я — личность, он — личность, ты, мы, вы, оно, они. Вот и веди себя, как личность. Себе лишь самому служить и угождать. Никому не давай над собой воли: ни семье, ни жене, ни друзьям, ни паразиту-обществу. Почему оно ненавидит личность? Не такой как все? Ерунда. Дураков же хавает. Личность нельзя ни кастрировать, ни контролировать. Не получится. Она сама по себе. Одинока. Если по уму: одиночество — вот гигиена души. Царство Божие внутри нас. Как одна светлая голова сказала: это способ существования Творца. Надо собой избыться, в себе достойного собеседника найти. В одиночестве душа беседует сама с собой, совершенствуется. Монахи, например, в скиты уходили, отшельничали. Свою Генеральную Паузу искали. Совмещали свое время с временем того царства, что внутри каждого из нас. Свой внутренний Космос слушали.

— Вот, вот, — показал Лёлик в потолок. — А как с теорией, что всё из Космоса, свыше? Может мозг — это приемник и есть? Ну, кто грюндик, кто хрюндик — не нам судить. Допустим, у него «приемник» работает в диапазоне, скажем так, техническом — нате вам: Ньютон. Этот на волне литературной, пожалте: Лев Николаевич. У третьего настройка сбита: он только пьет, жрет и баб еб... О, — осёкся Лёлик. — Извините.

— Да, и битлы зря что ли волосы отрастили? Говорят же, что длинные волосы, как антенны, восприятие усиливают. Чего ты лыбишься? Зайди в школу, глянь на портреты. Менделеев, натурально, монах-отшельник. Маркс, Энгельс — в попы, не глядя. А Эйнштейн? тот еще хиппи.

— Кто говорит? «Говорят».

— Ну, Космос, — сказал Маныч. — И что? Надо без трепета к этому подходить. Обычное дело. Организован, кстати, по законам музыкальной гармонии. Это еще Кеплер, Бог даст когда, всё изложил.

— Но если всё это из Космоса, — прорвался Лёлик, — то тогда понятно, почему все по ночам сочиняют. Или во сне. Днем звезды не видны, — подытожил он.

— Чувак, держи. — Маэстро протянул Лёлику через стол растопыренную пьяную пятерню. — Справедливо подмечено. Музыка имеет электромагнитную природу? Та музыка, о которой мы говорим?