Буги-вуги

— Да говорить даже противно, честно слово. Сунулся было трояк у него перехватить, так этот, жаба хуева, кошелечек драненькой достает, в кошелечке копеечка да рублик вчетверо сложенный. «Вот, Сережа, сам хуй без соли доедаю». Сиротинушка, блядь, дитя подземелья. А в буфете, гляжу, из другого кармана партмонет вынимает, да заказывает что пожирнее. Нет, я без претензий. Но зачем мне спектакли разыгрывать? Скажи: «Не могу. Извини, ну не могу. Башли есть, но сейчас не могу. Самому нужны». Я же пойму. Что я, урод умственно отсталый? Тут и совсем уссывон. Сам посуди: стоит со «стюардессиной», а кто стрельнет «Приму» достает полурассыпанную — дескать эта последняя с фильтром была. И эту «последнюю» он изо дня в день курит. Плюшкин он и есть Плюшкин. Гоголь хуев.

— Ты помнишь «Слейд» у него был? — спросил Минька, увлеченный своим занятием.

— Ага. Уже «был».

Минька в ответ развел руками.

Есть у «Слейдов» хор-рошая пластиночка. Там и «Лук эт лес найт», и «Мама, мы все сошли с ума»[63], там и то, там и это. Если попытаться умно сказать — квинтэссенция их мужественной музыки. Да и сами слейдовцы понимали что к чему, потому не постеснялись и назвать соответственно. Характер, правда, до конца не выдержали: знак вопроса поставили.

Из заботливых рук была пластинка. Конверт в полиэтиленовую пленку запечатан. Сам диск, как новенький. Не пиленый. Пятак пьяными пальцами не захватан. Такие вещи в Универмаге не продаются, потому и особый статус хранения имеют.

Как она у гобсека нашего объявилась? Наверняка очередной шахер-махер.

— Ну и почем он пластмассу скинул?

— Обменял, — важно сказал Минька, наводя последние штрихи. — Обменял дядя Куша «Слейдов». И на что же ты думаешь?

— А я и думать не хочу.

— Наверно, думаешь, раритетный альбомчик чейнджанул? — Миня полюбовался на свой ноготь, отставив палец. — А «Пентхауз» не хотите ли? О? — вытаращил он глаз. — Там та-а-акие на разворотах. Бритые.

Оно, безусловно, дело хозяйское. В его годы, веселые картинки на ночь полистать, очень даже стимулирует. Но ведь парнишка он не тот, чтоб без умысла. Так запросто — на прихоть? Умысел не тот. Умысел у Куши завсегда был крепкий, крестьянский умысел. В смысле, если хочешь купить козу — приценись к корове, а прежде о видах на урожай побеседуй. Да и урбанизация, однако ж. Пятый год по тяжелому не на огород ходит. Трамвая перестал шугаться. А ведь на коробке «иностранщина» писал, если на пленке пели не по-русски.

Справедливости ради, надо отметить, что «иностранщина» сызмальства его пытливый ум интересовала.

Узнав о зачислении в славные ряды советского студенчества, Куша на радостях обменял у себя в деревне, у пьяницы пропившегося, пластинку (есть, есть пластинки в русских селениях), за бутыль самогона, что мамка из навоза гонит. «Девка какая-то, — рассказывал он Лёлику. — Хорошо поет, но уж больно нудно. Пенка Флойдова. Болгарка, наверное». Заинтересовавшийся «девкой» Лёлик, в одно из возвращений Куши из родных пенат, увидел у себя в руках «Вишь ю ви хиа», заезженную вусмерть тридцатикопеечной железной иглой, исправно служащей проигрывателю радиолы испокон веков. Когда Куша узнал сколько эта «болгарка» могла стоить — с ним чуть плохо не случилось: конверт и тот сестра изрезала, наклеив понравившееся в общую тетрадь девичьего песенника.

Долго у него в головке не укладывалось — как это: пластинка, на которую не хватит и стипендии. Пусть там музыка хорошая, ладно, но какая бы замечательная музыка не была, это ведь не пиджак, не торшер, не ковер на стену. На такие деньги это знаете, это ого-го. Это много чего можно натворить.

Вот, наверно, тогда-то он и смекнул, что музыка — это тоже товар, и такой товар, за который люди большую деньгу платят. Понял он, что в товаре желательно бы разбираться. Но поскольку процесс этот не быстрый и требует умственного напряжения, с самообразованием он не больно и торопился, предоставив дело времени. Сама-то музыка рядом с ним особо не стояла. Кушу больше коллекционирование дензнаков интересовало, и всё, что с этим могло быть связано.

Ну так что ж. Спустились с Минькой этажом ниже — приобщиться.

Заботливый владелец уже запеленал исчадье порока в полиэтиленовую пленку, заварив края утюгом, поэтому бритые предстали пред нами в не первозданном виде.

— Денежки за показ не берешь? — спросил Минька.

— Васильич, хорошая идея! — поддакнул я.

— Идея, может, и хорошая, — согласился Куша, — но и влететь с такой идеей можно хорошо. Это ж распространение, под статью подведут.

— Растет парень, — восхитился Минька. — Скоро Пиздоболкина затмит.

— Ну, — развел руками польщенный Куша. — Где уж нам. Ума палата — ключ потерян. Мы пташки мелкие.

— Курочка по зернышку клюет, — успокоил его Минька.

— Я тебе, Михайло, пивко поставлю. Как дело сделаю, в «Якорек» пойдем, там орешки соленые подают. Ты ж пивко уважаешь?

— Пятизвездочное устроит вполне, — ответил Минька, наклонив журнал к свету, чтоб получше рассмотреть нюансы, скрадываемые полиэтиленом.