Буги-вуги

— Это я не въехал, — хохотнул изумленно Маныч. — Тебе же петь надо учится. Удивительные вы всё-таки люди, — отставил он кружку. — Инструмент осваивать надо — это как-то, с грехом пополам, еще понимают, а петь — это так. Здесь учиться по-вашему нечему. Еще и удивляются — «чему учиться»? Как чему? То, что ты на гитаре постоянно нарабатываешь: аккорд новый, гриф изучаешь, приемы игры какие-то — это в порядке вещей. Йес? А ведь и с голосом так же надо, — сказал Маныч проникновенно. — Распеваться. Разминаться. Трудиться, наконец. Как жилу золотую разрабатывают, так и тут в поте лица пахать надо. Ты же гитару не сразу взял в руки и заиграл? Верно? Помудохался? И не месяц-два, а поди поболе? Так? В муське, заметь, пению не один год учат. А в консе? Хо-хо. Считай полжизни. И на что, да? На пение какое-то. Бред! — сыронизировал Маныч. — А ты спроси любого музыканта. Тебе скажут. — Маныч поднял указательный палец, останавливая меня. — Пение, дружище, в музыке — это самое сложное. Самый. Трудный. Инструмент. Без всяких там… Его так же надо беречь, так же настраивать, ремонтировать в конце-то концов. Что ты сыграешь на расстроенном инструменте? «Нэ колы ты мэня у жопу соломинкою»? — Маныч облокотился на липкий стол и доверительно наклонился ко мне. — Никто даже не обращает внимание на то, что голос — это самый таинственный и неповторимый инструмент. Вот ты, ты сам, когда-нибудь об этом думал? Что кроме голоса так глубоко проникает в душу человека? Почему одна и та же песня в разном исполнении совсем иначе воспринимается? Один поёт — озноб, мурашки по коже, а другого ветродуя век бы не слышал. Разный инструмент, — развел руками Маныч. — А возможности? если и не безграничны, то по крайней мере и до конца не известны. Кто задумался над тем, что в Америке шестьдесят процентов учащихся поют в хорах? Официальная, кстати, цифирь. А? Только потому что любовь к этому? традиции? Может быть. Может быть и то, что умение сливаться с другими голосами, сохраняя при этом свой — это, по сути, уникальный способ самоосуществления. О как! — похвалил себя Маныч за мудрое словцо и продолжил: — Может быть, это живое ощущение культуры. Может быть, другие «может быть». Но помимо всего, на подсознательном уровне, в подкорке, студентики ощущают и благотворное, скажем так, воздействие от таких, м-м, упражнений. Хочешь знать почему? — по-ленински прищурился Маныч. — А потому, что пение развивает мозг. — С видом пророка, нечаянно открывшим истину, он неторопливо допил пиво, перелил из второй кружки в свою, с хлопьями пены на стенках, отхлебнул, и продолжил: — Черепная коробка, оказывается, при пении резонирует. Тот же массаж. Тот же принцип. Только если тебе спинищу могут размять, то мозг уж... Или вот почему все пьяные поют? Неспроста. Что-то в этом есть. Пение дает энергию, возбуждает клетки головного мозга к более эффективной деятельности. Шарики расшурупливает. Стимулирует работу мозга звуками разной частоты. Давай, возьми «о» низкое, ну?

— Здесь что ли?

— А чего такого? Давай.

Я выдавил из себя низкое «о».

— Взял.

— Где отдает?

— В животе.

— В диафрагме, дура. А теперь «и» высокое.

Я продолжил эксперимент. Маныч нетерпеливо поинтересовался:

— Где?

— В голове, по-моему.

— В черепно-мозговой коробке, скажем так. Как видишь, или как слышишь, — поправился Маныч, — звуки разной высоты воздействуют на разные части тела, на разные органы, точнее. При этом активизируя их. А, представь, в хоре? Ты этими звуками окружен, подзаряжаешься ими. Стимулируешь весь организм. Я тут как-то вычитал забавную штучку. Монахи, в одном из европейских монастырей, отказались от многочасового пения псалмов, ради более полезных для обители забот: травку там подстричь, барашка выгулять. И что же? Больше, чем раньше, ничего не сделали, не-а. А вот зато утомляться стали быстро. Подавленность какая-то появилась, случаи депрессии опять же. Как? что? не могут понять. Рацион изменили, пищу покалорийней — нет эффекта. Репка не тащится. Обследовали по полной с рентгенами — в норме. А тут кто-то из медицинских светил посоветовал вернуть всё на круги своя. Занялись снова песнопениями — и что ты думаешь? Всё встало на ноги. Ловишь мысль?

— Я же не собираюсь в опере князя Игоря петь.

— Вот, блин, за рыбу деньги. Глухому церковь два раза не звонит. Запомни. — Маныч отхлебнул из кружки. — Голос тебе надо развивать? Ты даже его возможностей не знаешь. Договорись во Дворце у Оськи Каца. Делов-то. Он сам, по-моему, хоровую студию ведет. Походишь с полгодика, голос, глядишь, поставят. Конечно, колоратурное ми-бемоль не возьмешь, и три октавы не для тебя, но хоть киксу давать не будешь.

— Да нет. Не хочу. Тоже мне, Евгений Ленский.