Буги-вуги

— У меня с ней, с крысой, брестский мир, — покряхтел он страдальчески, ноги на пол стаскивая. — Ты меня не трогай, я тебя не трону. Комнату мелом поделили пополам: она на своей, а я на своей и граница на замке, только карацупы у нас нет. А так, всё как положено — суверенитет и невмешательство во внутренние дела. Нафуфырилась тут со своими лярвами с работы в «Центральный», столик там заказали, по телефону с ними каждые полчаса стрекочет, громко так, тра-та-та, мальчики, хули-мули. Смешно, ёбтыть. Свою половину прибрала-намыла, скатёрки-салфеточки, икебану навела, а я границу не переходил, я на своей территории кучу навалил — и салют, камарадо, неделю не живу.

— Ну, ладно, не переживай.

— А чего мне переживать? Пусть она переживает. Мне переживать ровным счетом нечего.

— Ты где так надринкался? Харю раздуло, как дерижбандер[37].

— Встретил одного... Раздолбай иваныча. Как раз из сберкассы шел, всю капусту с книжки под ноль снял, пока до развода не дошло. То-то моей будет радости, когда узнает. Говна-пирога тебе, а не башельки, — сотряс Маэстро воздух энергичной фигой. — Этот мудер «ибанес»[38] мне втюхал, ну и загудели на три дня, обмывали это дело. В железку пошли, блядюг каких-то сняли, профур самых последних, глядеть, блин, страшно. Я теперь, наверно, месяц не смогу: так натёр — в руки взять больно.

— Трипачок, наверно, — обрадовался Минька.

— Да не боись, — отмахнулся Маэстро. — Загнул ей салазки, качал-качал, чуть не уснул. Целый час, наверно, по пьяни-то. Утром пошел на горшок, гляжу: ебить твою двадцать! вся залупа в говне, помойка ты такая. — Маэстро, сморщившись, сплюнул длинненько. — Что пили, что ели? Отравился, наверно. Блевать, сука, нечем, а крутит всё внутри, и жрать-то охота и жрать не могу — не держится. Лимонадику попил — зеленцом вывернуло.

— Ну поня-я-я-ятно, — посочувствовали со знанием дела. — Тебе б рассольчику. Или ушицы. Хорошо оттягивает.

— Да не мо-гу ни-че-го, — сказал Маэстро по слогам. — Говорю: не принимает. Всё сразу назад. Мне уж тут бабы и чаю, и хуяю...— махнул он рукой.

Оставили его подыхать. Пошли в зал, приблудились к компании какой-то с уголку, заказали по сто ради праздничка и горячее. Просто есть охота всего-навсего. А тут недорого, жаба не душит.

Сидим, ждем официантку разворотливую, вдруг кто-то сзади ко мне подошел, глаза закрыл. Потрогал руки, да и так ясно: коза какая-то, их привычки такие парфюмерные.

— Джамиля-зульфия-саида-хафиза-заира-зухра-лейла, — повернулся, ба! коза кудрявая, которая писать красиво умеет.

Потащила меня танцевать спьяну. Какие танцы, милая? на губах что ли сыграть брум-брум? на гребешке? Слово за слово, рублем по столу; побирляли мы с Минькой не жёвано летит; забежали к Маэстро, взяли обратно бабки, что за микрофон принесли; он только рукой махнул, ни до чего ему; прихватил я заодно из каморки какой-то манускрипт просветиться — что-то там на машинке отшлёпано про «Папл»; три «Варны» взяли с собой, взяли бифштексов кулек, консерву заморскую, взяли Любу с подружкой (вот и познакомились), взяли тачку и поехали к ним на флэт.

                                                                           9

Люба пьяненькая, лижется, руку мне на зипер положила и вот мнёт, вот мнёт.

— Что же ты делаешь, золотце, я щас взорвусь, как триста тонн тротилла.

Ноль эмоций. Сопит да глаза закатывает.

Проверил я наличность: перси налитые, тяжелые, соски твердые, как карандаши, пальцем тронул, сразу заворковала, давай на шею ярославной бросаться, засунула язык ко мне в рот и вот шуровать там, как кочерёжкой. Гули-гули-шуры-муры-трали-вали. Кошку драли.

Только прилетели, сразу сели. В ванную. Только ружо вынул, только на исходные, только дева приладилась, тут я и приехал. Брызнуло, аж обратно всё, и по усалам и в рот попадалом. Сама виновата, довела мальчёнку. Аж джины обдряпал своей же продукцией, у нее кофтенка выходная забрызгана. Посмеялась, подзамыла одёжу мне и себе. Ой, веселая девка. Ой, будьте нате и стрекоза.

Минька с напарницей время не теряли, стол накрыли, нам «горько» крикнули. Не настолько я кирной, чтоб взасос — в шею синячину девушке засадил. Вечная память. Штаб-с капитан Овечкин. Что-то тянет меня к ней и тянет. Не наелся. Ну как на свете без любви прожить?

Выпили, закусили, свет притушили, музычку включили. Двести второй «Юпитер» «Кам тест зе бэнд» на девятнадцатой скорости мотает. Гляди-ко — в ногу со временем. От «Ю кип он мувин» [39] потащились слегонца. Эти на диванчике пристроились, рука у Миньки уже в заповедных и дремучих, щепает там на волосянке, глазом мне на дверь косит.

Потехе — время, делу — час. В опочивальню, на перины. Разоблачил мамзель не торопясь, она только глазами водит, как кукла. Клубника в сметане. Всё при всём. «Плейбой» в вашем доме. Запрещенный фильм. Даже если случилась ночь после тяжелого дня — только помани: без соли, без перца, без горчицы. Огонь-девка. Главный калибр.

Шашки наголо! Набросились мы друг на друга, будто ввек не пробовали, и сразу две, не отвлекаясь, я отчебучил. Сам себе удивился. Мы должны всем рекордам наши звонкие дать имена!