Вскоре стало ясно, что никакого «механического» способа, позволяющего делать выводы на основании «полезности» мер для отдельных индивидуумов о благополучии общества в целом и при этом отвечающего хотя бы минимальным требованиям логической последовательности, просто не существует. Экономисты нехотя соглашались с этим, но продолжали применять свои подходы. Большинство академических философов отказались от утилитаризма, признав его несостоятельным по многим пунктам, но экономисты предпочитали игнорировать эти вопросы. Утилитаризм оказался для них поразительно удобным инструментом. Справедливости ради следует сказать, что для решения многих вопросов государственной политики он и в самом деле может быть вполне достаточным; то, насколько вопиющей оказывается его неадекватность на практике, определяется, скорее, особенностями конкретной политики. Для решения простых проблем – например, «Следует ли строить дорогу именно здесь?» – он является иногда самым лучшим из всех возможных подходов. Но при решении многих более масштабных вопросов он оказывается безнадежно неадекватным.
Экономисты, вооруженные своей утилитаристской арифметикой, вскоре начали заниматься разработкой практически всей государственной политики. Платон воображал своих стражей философами, но на деле они чаще всего оказывались экономистами. Их базовая посылка о психопатии обычного человека служила обоснованием передачи властных полномочий им самим как моральному авангарду, а их идея о том, что целью государства является максимизация «полезности», служила обоснованием перераспределения возможностей потребления в пользу наиболее «нуждающихся». Без всякого явного намерения, и обычно незаметно, содержание социал-демократической политики изменилось и укрепление взаимных обязательств всех граждан друг перед другом перестало быть ее главной задачей.
Всё это в совокупности создало крайне нездоровую ситуацию. Все моральные обязательства стали делом государства, а ответственность за их выполнение возложил на себя этически благонадежный авангард. Граждане перестали быть ответственными моральными субъектами, их роль свелась к роли потребителей. Теперь социальный планировщик и сонм его ангелов-утилитаристов лучше всех знали, «как надо»: коммунитаризм сменился социальным патернализмом.
Хрестоматийной иллюстрацией такого самодовольного патернализма может служить послевоенное планирование городов. Рост автомобильного парка требовал строительства эстакад, а рост населения – нового жилья. В результате целые улицы и кварталы сносились и заменялись суперсовременными эстакадами и многоэтажными строениями. Но, к большому недоумению утилитаристского авангарда, эта политика встречала сопротивление. Снос старых районов был бы оправданным, если бы вопрос сводился только к улучшению материальных условий жизни бедных граждан. Но одновременно он угрожал существованию человеческих сообществ, которые делают саму жизнь людей осмысленной.