Будни прокурора

Давыдов говорил тихо, спокойно и задумчиво, и Лаврову казалось, что обращается он скорее к себе, нежели к нему. В сущности, ничего нового Давыдов не открыл Лаврову, да и не собирался открывать. Но Юрий Никифорович был взволнован этой короткой беседой.

— Вот это и есть тот самый формализм, с которым борется наша партия, — продолжал Давыдов. И, знаешь, самое страшное в том, что этот самый формализм сидит где-то в человеке, а он его и не замечает. А потом какой-нибудь сам по себе незначительный случай вдруг его и обнаруживает. Человек с удивлением видит, что он натворил глупостей, был неправ, обидел кого-то. Но настоящий, сильный человек, обнаружив в себе этот вот самый формализм, найдет силы избавиться от него, вытравить его из души. А другой поддается ему, и это доводит его черт знает до чего. Ведь вот какая история!.. — Давыдов вздохнул, запыхтел трубкой. — Присматриваться к себе, уметь правильно, холодным рассудком, а не горячим сердцем оценивать свои поступки — это большое дело, Юрий Никифорович. Приходит ко мне как-то женщина, ей в пенсии отказали, и давай почем зря поносить меня — и такой-то я, и эдакий, и бюрократ, и черт знает что я такое! А сама плачет, понимаешь, плачет! Слушаю, а у самого злость кипит — чего ради оскорбляет, думаю! Сдержался, а когда она ушла, чуть не полграфина воды выпил. Разобрался, и оказывается — неправильно ей отказали в пенсии. Я это вот к чему, Юрий Никифорович. Иногда мы слишком легко обижаемся на тех, кто приходит к нам с жалобами, просьбами. А ведь, если разобраться, у этой женщины горе было, несчастье, оттого она и шумела! Что же ей улыбаться было, если не на что жить? Потом она опять пришла, уже с улыбкой, рада, извинялась… Другая, может, и не нашумела бы на меня, но что поделаешь! Не у всех же одинаковые характеры.

На столе резко задребезжал телефон. Давыдов поднял трубку.

— Да. Слушаю, доченька… Как? Подумай только! Кто же он? Ушел? М-да. Так… Хорошо, я тоже задержусь…

Он положил трубку и повернулся к Лаврову.

— Дочь. Говорит какой-то парень спас девочку — бросился чуть не под машину.

— А сам?

— Все в порядке… Так вот, Юрий Никифорович… Леонидову надо бы помочь.

— Но я же не знаю, где он!

— Найди через адресный стол.

— Боюсь, что он тут же уехал из города.

— Чего ради? — спросил Давыдов.

— Да мало ли чего!

Давыдов поднялся, открыл окно.

— Ты вот что, Юрий Никифорович, помоги Леонидову, но так, чтобы он не знал, что это твоих рук дело. Так будет лучше.

— Догадываюсь. Думаете, он откажется от моей помощи?

— Как знать… Ты же все-таки обидел его, а парень, видать, гордый.

Расставшись с Давыдовым, Лавров поехал в прокуратуру. Всю дорогу он думал о беседе с секретарем горкома партии. «Выходит, Леонидов прав… Он действительно прав! Но как исправить ошибку. Как. Вдруг парень со злости натворит глупостей, пойдет на преступление».

Лавров понимал, что такое может случиться и что прежде всего в этом будет повинен он.

III

…Глубоко засунув руки в карманы брюк, Леонидов стоял у заводских ворот и с интересом разглядывал лица юношей и девушек, идущих на работу. Он и сам не знал, почему эти веселые, оживленно болтающие и смеющиеся люди так занимают его, но его неудержимо влекло к ним. Заметив у заводских ворот объявление: «Заводу требуются плотники», он решительно направился к дверям с табличкой «Отдел кадров».

За столом, заваленным бумагами, сидел пожилой человек. Не поднимая головы, он спросил:

— В чем дело.

Леонидов подошел к столу.

— Есть у вас работа.

— Специальность.

— Плотник.

— Разряд.

— Пятый.

— Документы.

Начальник отдела кадров, все так же, не глядя на Леонидова, протянул руку. Леонидов подал ему справку об освобождении и паспорт. Надев очки, тот развернул справку.

— Хм! — промычал он и впервые взглянул на Леонидова. — Из тюрьмы, значит.

— Из тюрьмы, — спокойно ответил Леонидов.

— Так, так… а по какой статье судился.

— Там написано.

— Хм… так. За воровство… И сколько же ты раз судился, голубчик.

— Мне нужна работа, — изо всех сил стараясь сохранить спокойствие, проговорил Леонидов.

— Понимаю, понимаю… — начальник отдела кадров откинулся на спинку стула. — Ты что, по квартиркам шастал или государственное добро тащил. А? Ты отвечай! Должен же я знать! Я заведую кадрами. Ну?

— Я отбыл срок и…

— Э, брось! — махнул рукой начальник. — А если ты вздумаешь совершить кражу на нашем заводе, кто будет в ответе? Я! Понял? Откуда я знаю, зачем ты хочешь к нам устроиться.

— Вы примете меня на работу? — прервал его Леонидов.

— Нет.

— Почему?

— Работы нет.

— Но в объявлении написано, что заводу требуются плотники.

— Ну и что же?

— Я плотник и…

— Работы нет!

— Неправда! — почти крикнул Леонидов, сжимая кулаки.

— Ты потише, а то знаешь… В общем не ори. Работы нет! Зайди завтра.

Начальник протянул документы.

— До свидания!

Леонидов положил документы в карман и, хлопнув дверью, вышел.

В коридоре он столкнулся со своей вчерашней знакомой — Люсей Давыдовой. Лицо девушки сейчас было бледным, взволнованным. Она все слышала. И, подойдя к столу начальника кадров, Люся в упор спросила:

— Иван Петрович, почему вы не приняли его на работу?

— Кого?