— Очень хорошо! А я вчера получил письмо горвоенкома. Он сообщает, что Зинаиде Солдатовой вручалось извещение о гибели Миронова Владимира Сергеевича. Теперь все в полном порядке. Возвращайтесь поскорее.
— А никаких дополнительных поручений у вас ко мне нет? — спросила Корзинкина.
— Нет, нет, приезжайте!..
На другой день, сидя в кабинете Юрия Никифоровича, Корзинкина читала два новых документа, поступивших в ее отсутствие: письмо от горвоенкома и заключение специальной экспертизы, о которой Лавров сказал:
— Пока вы ездили, я привлек в качестве экспертов одного полковника и работника отдела народного образования. Они беседовали с Мироновым и вот, как видите, пишут: «Глазырин-Миронов имеет познания в воинском уставе, в устройстве танка и его действий, имеет некоторые знания по арифметике, географии, литературе, а также немецкому языку. Правдоподобно рассказывает о боевых действиях…» Слышите? — удовлетворенно воскликнул Лавров. — А ведь настоящий Глазырин был дефективным от рождения, нигде не учился и ничего из того, о чем сказано в этой бумаге, не мог бы знать. Заключение этой экспертизы подкрепляют показания граждан и другие материалы, имеющиеся у нас с вами…
— Что же, пусть Миронова подает заявление в суд? — спросила Александра Мироновна.
— Почему Миронова? Нет! Вы сегодня вызовите ее к себе, а предварительно сходите в больницу и уже сами, не через врачей, поговорите с ним, сейчас он чувствует себя гораздо лучше. Скажите ему, что мы располагаем всеми доказательствами того, что он — Миронов. Интересно, как он на это будет реагировать? Мироновой можете сказать, что мы, мол, установили истину, а если ей нужно, чтобы Миронова юридически признали ее сыном, — подготовьте исковое заявление в суд. Суд должен признать Миронова Владимира Сергеевича, 1924 года рождения, и Глазырина Игоря Ильича, 1924 года рождения, одним и тем же лицом, Мироновым Владимиром Сергеевичем, и признать его сыном Мироновой Дарьи Васильевны. На судебное заседание порекомендуйте вызвать обеих матерей, а также свидетелей. Весь материал с исковым заявлением направьте в суд. Попросите судью, чтобы он сообщил нам, когда будет рассматривать дело, а вы дадите заключение в суде.
К концу рабочего дня Александра Мироновна показала Лаврову проект искового заявления и заодно рассказала:
— Владимир хочет, чтобы мать его приняла, а сама Миронова, когда я ей все рассказала, опять заплакала, так что я даже и поговорить с ней толком не смогла. Но, конечно, она хочет, чтобы еще суд признал Владимира ее сыном.
Она хотела уже выйти, но в дверях остановилась и спросила:
— Юрий Никифорович, а как дела у Бессонова? Рассматривало бюро горкома его вопрос?
— Позавчера, — ответил Лавров. — Строгий выговор получил. Но вы бы его просто не узнали! Все признал и даже заявил, что на партийном собрании вел себя неправильно. Я убежден, что теперь из стройтреста жалоб будет куда меньше! Такие встряски даром не проходят. И потом — хотите верьте, хотите нет, но лекции о советских законах очень много дают народу. Я прочитал на участках восемь лекций и вижу, как люди слушают, как живо реагируют, какие вопросы задают… Думаю, что и вам бы надо включиться в эту работу. Я даже пообещал рабочим, что вы прочитаете им лекцию о трудовом законодательстве. Это — для начала…
— Да, да, я уже договорилась с председателем постройкома. На той неделе пойду к ним…
VII
Через несколько дней состоялся суд. Корзинкина приехала в прокуратуру и рассказала Юрию Никифоровичу о том, что исковое заявление Мироновой полностью удовлетворено.
— А как вели себя ростовская мать и жена Владимира?
— Обе не явились.
— Вот как! Что ж, когда решение суда войдет в законную силу, пусть Владимир получает новый паспорт.
— Судья все разъяснил. Между прочим, на всех, кто был в зале, процесс произвел сильное впечатление. Некоторые женщины даже плакали.
— Да, дело, конечно, необычное, в нем имелись психологически очень сильные моменты, — сказал Лавров и, с улыбкой глядя в глаза Александры Мироновны, спросил: — А вы как? Не плакали случайно?
— Я? — не поняла Корзинкина.
— Да, да, вы! Ведь и вам, вероятно, грустно было расставаться со своей прежней версией, с твердым убеждением в том, что иск Мироновой необоснованный?
Корзинкина смутилась. Тяжело вздохнув, она все же постаралась выдержать слегка шутливый тон.
— Да, Юрий Никифорович, я тоже плакала, — сказала она с мягкой улыбкой. — Только оплакивала не свою версию, а самоуверенность, с которой я сегодня рассталась.
Лавров и Лукин сосредоточенно и тщательно разрабатывали дополнительный план расследования дела о хищении на швейной фабрике, когда Лаврову позвонил Орешкин.
— Здравствуй. Орешкин говорит.
— Здравствуйте, товарищ Орешкин.
— Вот мне сейчас докладывает начальник паспортного стола, что Глазырин пришел с этой гражданкой и требует сменить ему в паспорте фамилию на Миронова, причем у них на руках документ из суда. Ты в курсе дела?
— Да, конечно.
— И не опротестовал такое нелепое решение?
— Да в нем нет ничего нелепого.
— Куда же смотрел судья? Он, очевидно, не видел наших материалов?
— Каких ваших?