Будни прокурора

«Лейбгвардии его императорского величества личного конвоя, урядника Божко. С.-Петербург, 1905 год».

Дронов и Мокшин переглянулись: ясно, за какие «заслуги» получил Божко этот подарок!

Несмотря на яростное сопротивление хозяйки, сундук открыли. В нем оказались черкески с погонами урядника, кинжал в серебряной оправе и на дне лежал портрет императора.

Только к вечеру переписали члены комиссии движимое и недвижимое имущество Божко, и весь день вслед за отцом, неотступно, из комнаты в комнату, из постройки в постройку ходил пятнадцатилетний сын Божко, ненавидящими глазами глядя на людей, которые его и не замечали.

Дронов вспомнил об этом парне лишь ночью, когда, возвращаясь домой, получил из-за угла сильный удар камнем в спину. Оглянувшись, Николай Иванович узнал в убегающем долговязом подростке кулацкого сына — Василия Божко.

Прошло одиннадцать лет. Колхозы окрепли, колхозники зажили новой жизнью и стали уже забывать о пережитом тревожном времени и о высланных из станицы кулаках.

Но 22 июня 1941 г. мирная жизнь снова оборвалась.

В августе 1942 года Кубань оккупировали фашисты.

Вскоре в станице стали появляться кое-кто из высланных кулаков. Одним из первых вернулся Божко.

События одиннадцатилетней давности были свежи в его памяти — все эти годы он только и жил прошлым. И теперь, став станичным старостой, Божко мстил, мстил жестоко, зверски, захлебываясь злобой и упиваясь вновь вернувшейся к нему властью. Нет, он никому не желал уступать удовольствия мучить и убивать своих врагов! Он сам, лично, расстрелял трех скрывавшихся в станице коммунистов-партизан, сам глумился, над стариками, женщинами и детьми из семей известных ему ранее активистов, ныне партизан; сам передавал их фашистам для отправки в Германию.

Дронов, работавший до войны членом исполкома стансовета, вместе с женой и восемнадцатилетним сыном тоже ушел с партизанами. И Божко не раз вспоминал о нем, жалея, что не может отомстить своему самому заклятому врагу.

Но случай снова свел их. В конце ноября 1942 г. Дронов вместе с семью другими партизанами был послан в станицу на разведку. Все они очень устали, так как не спали несколько суток, и, забравшись в какой-то заброшенный сарай, неподалеку от станицы, уснули крепким сном измученных и обессилевших людей.

Группа полицейских обнаружила их и привела в станицу. Божко сразу узнал Дронова.

— Ось як прийшлось встретиться! — с торжеством в голосе сказал он и, подойдя к Дронову, с размаха ударил его палкой по голове. — В подвал его! — приказал он полицейским.

Двое из задержанных партизан были повешены здесь же, на площади. Божко сам одел им на шеи петли.

Часа через два Дронова вывели из подвала и вместе с пятью его товарищами посадили в общую камеру. Там сидело еще человек двадцать арестованных — коммунистов и партизан из других районов. Это была камера обреченных. Отсюда арестованных группами вывозили на аэродром и там расстреливали.

Наутро расстреляли двенадцать человек.

Днем, когда арестованных выводили на оправку, Дронов успел заметить, что караульное помещение находилось от камеры не менее, чем в ста с лишним метрах. А камеру ночью охранял только один часовой, который, провожая арестованных из уборной, цинично предлагал им:

— Вам теперь вещи не нужны. Отдайте их мне, а я вам за это ведро чистой воды принесу.

«С этим мародером, кажется, можно сделать дело», — решил Дронов и поделился с товарищами планом бегства.

Часа в два ночи он подошел к двери и, приложив губы к смотровому отверстию, тихо подозвал часового.

— Гимнастерку и полушубок хочешь? — спросил он. — А мне хоть кружечку воды принеси — жар у меня.

Как только часовой открыл дверь, Дронов схватил его за отвороты шинели и с силой ударил о стенку узкого коридора. Двое других арестованных набросили на голову часовому полушубок, схватили его винтовку, и все обитатели камеры врассыпную бросились бежать. Очнувшийся часовой отчаянно кричал, звал дежурного. Он словно обезумел от животного страха перед своими хозяевами. Но было поздно: «важных преступников» и след простыл.

И вскоре для Божко снова наступил час расплаты — последний в его жизни.

За несколько часов до возвращения в станицу Красной Армии Дронов с партизанами пробрались на ближайший к дороге хутор и захватили группу полицейских, пытавшихся бежать вслед за немцами. Среди них был Божко.

Военный трибунал по заслугам оценил злодеяния, о которых рассказывали на суде свидетели — бывшие партизаны, Дронов и Мокшин, Пелагея Мельник и другие. Оставаясь в станице, они были свидетелями его зверств. Военный трибунал приговорил Божко к смертной казни. Дронов же вскоре ушел в действующую армию. В 1943 году в боях на Орловско-Курском направлении он был тяжело ранен… Возвратился домой инвалидом и с тех пор работал в охране элеватора.