Будни и мечты профессора Плотникова

- В основе моделирования жизни именно творческий акт, но не субъективный и не зависящий от вдохновения, а научно оптимизированный, использующий неограниченную память машин, их безупречную логику и непредвзятость оценок.

- Непредвзятость? - удивился человек в джинсах.

- Компьютер лишен симпатий и антипатий, не поддается внушению, для него нет авторитетов, он не может подпасть под чье-то влияние.

- А как же Лев Толстой, Бальзак, Хемингуэй, им следует вынести вотум недоверия?

Право же, это становилось забавным. Я даже почти не досадовал, разъясняя очевидные вещи. Он напоминал мне ребенка: его мировосприятие было по-детски наивным и прямолинейным. Мне так не хотелось разрушать карточный домик иллюзий, но я не мог поступить иначе!

- Я вовсе не отрицаю роль литературы в прошлом. Речь идет о настоящем, моем настоящем.

Он указал на полку с фантастикой.

- А что вы скажете об Уэллсе, Беляеве, Ефремове?

- Фантасты состязались в нагромождении нелепостей, пренебрежении реалиями.

- Но ведь фантастика подталкивает науку, придает ей смелость!

- Скажите лучше, что это мираж, влекущий в бесплодные зыби. Наркотик может породить в воображении яркие, ошеломляющие образы. Значит...

Он перебил меня обиженно.

- Ваше сравнение абсурдно. Фантастика развивает в человеке интуицию, а без нее...

- Интуиция! Вы считаете ее чуть ли не божественным даром. Мы же ей не доверяем. Она допускает сбои, ошибки. Да и кому нужна интуиция! Оглянитесь вокруг: уже сейчас студенты и даже школьники, вместо того, чтобы считать в уме или на бумаге, пользуются калькулятором. Скоро без мини-компьютера нельзя будет шагу ступить. Расчет, точный расчет! А вы говорите, интуиция... Компьютер путем последовательного перебора вариантов успевает найти единственно правильное решение в считанные секунды!

- А если потребуется перебрать бесчисленное множество вариантов?

- Тогда задача неразрешима, - не совсем уверенно проговорил я. Впрочем, память компьютера практически всеобъемлюща, а быстродействие почти безгранично...

Он обратил против меня мое же оружие - логику.

- "Практически"... "Почти"... Разве эти слова имеют смысл применительно к бесконечности? Так вот, когда они воздвигают непреодолимый барьер на пути к математически точному решению, человек призывает на помощь интуицию. И фантастика...

- Бросьте! - сказал я грубо. - Можно привести тысячи примеров того... Да что там! Необратимость времени - бесспорный факт. Но сколько машин времени, одна нелепей другой, придумано фантастами с легкой руки Уэллса!

- И это говорите вы, пришелец из будущего?

Какой ужас! Я сам угодил в сделанную своими руками ловушку...

Не мог же я открыть правду, что он лишь призрак в потертых джинсах, что мир, в котором мы встретились, в действительности не существует ("а вдруг существует?" - мелькнула дикая мысль)! Ведь этот мир - всего лишь игра электрических потенциалов, спектакль на строго документальной основе, ничего общего не имеющий с фантастикой. И я участвую в нем скуки ради... Жизнь, воссозданная в инфраструктуре электронных цепей, связала на миг меня и человека, то ли действительно существовавшего десять веков назад, то ли синтезированного разумом компьютера, который вдохнул сознание в собранные воедино миллиарды бит информации.

Но почему этот невсамделишный человек смотрит на меня с чувством превосходства, с какой-то непонятной жалостью? Удивительное дело, его доводы, при всей их примитивности, поколебали сложившуюся в моем сознании систему ценностей. Книга, архаический отзвук ушедших столетий, наивная попытка обессмертить человеческую душу, тесное вместилище буквенных символов, не способное приютить путника, застигнутого вселенским потопом информации, раскрылась передо мной умопомрачительной белизной страниц, величием духа, которое невозможно выразить в битах. Неужели...

БРЕМЯ БЕССМЕРТИЯ

Скоропостижно умер профессор-механик. На гражданской панихиде Плотникова попросили произнести речь, и он чуть ли не с ужасом обнаружил, что не помнит, как звали покойного. Видимо, не удосужился внести его в произвольную память...

Хорошо хоть распорядитель догадался незаметно передать листок с краткими сведениями о покойном. Плотников был поражен, узнав, что профессор Илья Ильич Сергеев - автор учебника, по которому Алексей штудировал когда-то не слишком любимый студентами "теормех" теоретическую механику.

В новом свете представились и старческая суетливость Сергеева, и его пристрастие к стихотворным здравицам, и либерализм, которые проистекали, оказывается, вовсе не от узости мышления, а от доброты душевной.

И все же произнесенные Плотниковым традиционные слова прощания показались ему самому высокопарными и неискренними.