Будем как солнце!

В час полночный, в чаще леса, под ущербною луной,
Там, где лапчатые ели перемешаны с сосной,
Я задумал, что случится в близком будущем со мной.

Это было после жарких, после полных страсти дней,
Счастье сжег я, но не знал я, не зажгу ль еще сильней,
Это было – это было в Ночь Ивановых Огней.

Я нашел в лесу поляну, где скликалось много сов,
Там для смелых были слышны звуки странных голосов,
Точно стоны убиенных, точно пленных к вольным зов.

Очертив кругом заветный охранительный узор,
Я развел на той поляне дымно-блещущий костер,
И взирал я, обращал я на огни упорный взор.

Красным ветром, желтым вихрем предо мной возник огонь.
Чу! В лесу невнятный шепот, дальний топот, – мчится конь.
Ведьма пламени, являйся, но меня в кругу не тронь!

Кто ж там скачет? Кто там плачет? Гулкий шум в лесу сильней.
Кто там стонет? Кто хоронит память бывших мертвых дней?
Ведьма пламени, явись мне в Ночь Ивановых Огней!

И в костре возникла ведьма, в ней и страх и красота,
Длинны волосы седые, но огнем горят уста,
Хоть седая – молодая, красной тканью обвита.

Странно мне знаком злорадный, жадный блеск зеленых глаз.
Ты не в первый раз со мною, хоть и в первый – так зажглась,
Хоть впервые так тебя я вижу в этот мертвый час.

Не с тобой ли я подумал, что любовь – бессмертный рай?
Не тебе ли повторял я: «О, гори и не сгорай»?
Не с тобой ли сжег я утро, сжег свой полдень, сжег свой май?

Не с тобою ли узнал я, как сознанье пьют уста,
Как душа в любви седеет, холодеет красота,
Как душа, что так любила, та же всё – и вот не та?

О, знаком мне твой влюбленный блеск зеленых жадных глаз,
Жизнь любовью и враждою навсегда сковала нас.
Но скажи мне, что со мною будет в самый близкий час?

Ведьма пламени качнулась – и сильней блеснул костер,
Тени дружно заплясали, от костра идя в простор,
И змеиной красотою заиграл отливный взор.

И на пламя показала ведьма огненная мне;
Вдруг увидел я так ясно, – как бывает в вещем сне,
Что возникли чьи-то лики в каждой красной головне.

Каждый лик – мечта былая, – то, что знал я, то, чем был,
Каждый лик – сестра, с которой в брак святой – душой – вступил,
Перед тем как я с проклятой обниматься полюбил.

Кровью каждая горела предо мною головня,
Догорела и истлела, почернела для меня,
Как безжизненное тело в пасти дымного огня.

Ведьма ярче разгорелась, та же всё – и вот не та,
Что-то вместе мы убили, как рубин – ее уста,
Как расплавленным рубином, красной тканью обвита.

Красным ветром, алым вихрем закрутилась над путем,
Искры с свистом уронила ослепительным дождем,
Обожгла, и опьянила, и исчезла… Что ж потом?

На глухой лесной поляне я один среди стволов,
Слышу вздохи, слышу ропот, звуки дальних голосов,
Точно шепот убиенных, точно пленных тихий зов.

Вот что было, что узнал я, что случилося со мной –
Там, где лапы темных елей перемешаны с сосной,
В час полночный, в час зловещий, под ущербною луной.

‹15 июля 1903›