Будем как солнце!

1

La luna llena … Полная луна…
Иньес, бледна, целует, как гитана[2].
Te amo… amo …[3] Снова тишина…
Но мрачен взор упорный Дон-Жуана.

Слова солгут – для мысли нет обмана, –
Любовь детей – она ему смешна.
Он видел всё, он понял слишком рано
Значение мечтательного сна.

Переходя от женщины продажной
К монахине, безгрешной, как мечта,
Стремясь к тому, в чем дышит красота,

Ища улыбки глаз бездонно-влажной,
Он видел сон земли – не сон небес,
И жар души испытанной исчез.

2

Он будет мстить. С бесстрашием пирата
Он будет плыть среди бесплодных вод.
Ни родины, ни матери, ни брата.
Над ним навис враждебный небосвод.

Земная жизнь – постылый ряд забот,
Любовь – цветок, лишенный аромата.
О, лишь бы плыть – куда-нибудь – вперед, –
К развенчанным святыням нет возврата.

Он будет мстить. И тысячи сердец
Поработит дыханием отравы.
Взамен мечты он хочет мрачной славы.

И женщины сплетут ему венец,
Теряя всё за сладкий миг обмана,
В проклятьях восхваляя Дон-Жуана.

3

Что ж, Дон-Люис? Вопрос – совсем нетрудный.
Один удар его навек решит.
Мы связаны враждою обоюдной.
Ты честный муж, – не так ли? Я бандит?

Где блещет шпага – там язык молчит.
Вперед! Вот так! Прекрасно! Выпад чудный!
А, Дон-Люис! Ты падаешь? Убит.
In pace requiescat[4]. Безрассудный!

Забыл, что Дон-Жуан неуязвим!
Быть может, самым адом я храним,
Чтоб стать для всех примером лютой казни?

Готов служить. Не этим, так другим.
И мне ли быть доступным для боязни,
Когда я жаждой мести одержим!

4

Сгущался вечер. Запад угасал.
Взошла луна за темным океаном.
Опять кругом гремел стозвучный вал,
Как шум грозы, летящей по курганам.

Я вспомнил степь. Я вижу за туманом
Усадьбу, сад, нарядный бальный зал,
Где тем же сладко-чувственным обманом
Я взоры русских женщин зажигал.

На зов любви к красавице-княгине
Вошел я тихо-тихо, точно вор.
Она ждала. И ждет меня доныне.

Но ночь еще хранила свой убор,
А я летел, как мчится смерч в пустыне,
Сквозь степь я гнал коня во весь опор.

5

Промчались дни желанья светлой славы,
Желанья быть среди полубогов.
Я полюбил жестокие забавы,
Полеты акробатов, бой быков,
Зверинцы, где свиваются удавы,
И девственность, вводимую в альков –
На путь неописуемых видений,
Блаженно-извращенных наслаждений.

Я полюбил пленяющий разврат
С его неутоляющей усладой,
С его пренебреженьем всех преград,
С его – ему лишь свойственной – отрадой.
Со всех цветов сбирая аромат,
Люблю я жгучий зной сменить прохладой
И, взяв свое в любви с чужой женой,
Встречать ее улыбкой ледяной.

И вдруг опять в душе моей проглянет
Какой-то сон, какой-то свет иной,
И образ мой пред женщиной предстанет
Окутанным печалью неземной.
И вновь ее он как-то сладко ранит,
И вновь – раба, она пойдет за мной
И поспешит отдаться наслажденью
Восторженной и гаснущею тенью.

Любовь и смерть, блаженство и печаль
Во мне живут красивым сочетаньем,
Я всех маню, как тонущая даль –
Уклончивым и тонким очертаньем,
Блистательно-убийственным, как сталь
С ее немым змеиным трепетаньем.
Я весь – огонь, и холод, и обман,
Я – радугой пронизанный туман.