Будем как солнце!

Люблю твоё лицо в блаженный час ночной;
Преображенные волшебницей луной –
Бледны твои черты, и пламенные очи
Горят, как две звезды, во мраке полуночи.

Люблю я наблюдать, как чудно меркнет в них
Подавленный огонь безумного желанья,
То вспыхнет… то замрёт… И неги трепетанье
Блистает глубоко в тени ресниц густых…

Люблю я этот взор, чарующий и властный,
Когда дрожишь ты весь в истоме сладострастной…
И, голову с мольбой на грудь твою склонив,

Изнемогаю я от счастия и муки…
И силы падают… и холодеют руки…
И страсти бешеной я чувствую прилив!..

Мирра Лохвицкая

До последнего дня

Быть может, когда ты уйдешь от меня,
Ты будешь ко мне холодней.
Но целую жизнь, до последнего дня,
О друг мой, ты будешь моей.

Я знаю, что новые страсти придут,
С другим ты забудешься вновь.
Но в памяти прежние образы ждут,
И старая тлеет любовь.

И будет мучительно-сладостный миг:
В лучах отлетевшего дня,
С другим заглянувши в бессмертный родник,
Ты вздрогнешь – и вспомнишь меня.

Правда

А правда пошла по поднебесью.

Из Голубиной книги

Кривда с Правдою сходились,
Кривда в споре верх взяла.
Правда в солнце превратилась,
В мире чистый свет зажгла.

Удалилась к поднебесью,
Бросив Кривду на земле,
Светит лугу, перелесью,
Жизнь рождает в мертвой мгле.

С той поры до дней текущих
Только Правдой и жива
Меж цветов и трав цветущих
Жизни грусть – плакун-трава.

С той поры на синем море,
Там, где вал непобедим,
Правды ждет с огнем во взоре
Птица мощная Стратим.

И когда она протянет
Два могучие крыла,
Солнце встанет, море грянет:
«Правда, Правда в мир пришла!»

Пройдут века веков

Пройдут века веков, толпы тысячелетий,
Как тучи саранчи, с собой несущей смерть,
И в быстром ропоте испуганных столетий
До горького конца пребудет та же твердь, –

Немая, мертвая, отвергнутая богом,
Живущим далеко в беззвездных небесах,
В дыханьи вечности, за гранью, за порогом
Всего понятного, горящего в словах.

Всегда холодная, пустыня звезд над нами
Останется чужой до горького конца,
Когда она падет кометными огнями,
Как брызги слез немых с печального лица.

Ноябрь 1896

Сфинкс

Среди песков пустыни вековой
Безмолвный Сфинкс царит на фоне ночи.
В лучах луны гигантской головой
Встает, растет, – глядят, не видя, очи.

С отчаяньем живого мертвеца,
Воскресшего в безвременной могиле,
Здесь бился раб, томился без конца, –
Рабы кошмар в граните воплотили.

И замысел чудовищной мечты
Средь вечности, всегда однообразной,
Восстал – как враг обычной красоты,
Как сон, слепой, немой и безобразный.

‹1897›

Равнина