Будем как солнце. Книга символов

ПРЕД ИТАЛЬЯНСКИМИ ПРИМИТИВАМИ

Как же должны быть наивно-надменны

Эти плененные верой своей!

Помнишь, они говорят: «Неизменны

Наши пути за пределами дней!»

Помнишь, они говорят: «До свиданья,

Брат во Христе! До свиданья—в Раю!»

Я только знаю бездонность страданья,

Ждущего темную душу мою.

Помнишь? Луга, невысокие горы,

Низко над ними висят небеса,

Чистеньких рощиц мелькают узоры,

Это, конечно, не наши леса.

Видишь тот край, где отсутствуют грозы?

Здесь пребывает святой Иероним,

Льва исцелил он от острой занозы,

Сделал служителем верным своим

Львы к ним являлись просить врачеванья!

Брат мой, как я, истомленный во мгле,

Где же достать нам с тобой упованья

На измененной Земле?

ФРА АНДЖЕЛИКО

Если б эта детская душа

    Нашим грешным миром овладела,

    Мы совсем утратили бы тело,

Мы бы, точно тени, чуть дыша,

    Встали у небесного предела

Там, вверху, сидел бы добрый Бог,

    Здесь, внизу, послушными рядами,

    Призраки с пресветлыми чертами,

Пели бы воздушную, как вздох,

    Песню бестелесными устами.

Вечно примиренные с Судьбой,

    Чуждые навек заботам хмурным,

    Были бы мы озером лазурным,

В бездне безмятежно голубой,

    В царстве золотистом и безбурном.

РИБЕЙРА

Ты не был знаком с ароматом

Кругом расцветавших цветов.

Жестокий и мрачный анатом,

Ты жаждал разъятья основ.

Поняв убедительность муки,

Ее затаил ты в крови,

Любя искаженные руки,

Как любят лобзанья в любви.

Ты выразил ужас неволи,

И бросил в беззвездный предел

Кошмары, исполненных боли,

Тобою разорванных тел.

Сказав нам, что ужасы пыток

В созданьях мечты хороши,

Ты ярко явил нам избыток

И бешенство мощной души

И тьмою, как чарой, владея,

Ты мрак приобщил в Красоте,

Ты брат своего Прометея,

Который всегда в темноте.

ВЕЛАСКЕС

Веласкес, Веласкес, единственный гений,

Сумевший таинственным сделать простое,

Как властно над сонмом твоих сновидений

Безмолвствует Солнце, всегда-молодое!

    С каким униженьем, и с болью, и в страхе,

    Тобою — бессмертные, смотрят шуты,

    Как странно белеют согбенные пряхи

    В величьи рабочей своей красоты!

И этот Распятый, над всеми Христами

Вознесшийся телом утонченно-бледным,

И длинные копья, что встали рядами

Над бранным героем, смиренно-победным!

    И эти инфанты, с Филиппом Четвертым,

    Так чувственно ярким поэтом-царем,

    Во всем этом блеске, для нас распростертом,

    Мы пыль золотую, как пчелы, берем!

Мы черпаем силу для наших созданий

В живом роднике, не иссякшем доныне,

И в силе рожденных тобой очертаний

Приветствуем пышный оазис в пустыне.

    Мы так и не знаем, какою же властью

    Ты был — и оазис, и вместе мираж,—

    Судьбой ли, мечтой ли, умом, или страстью,

    Ты вечно — прошедший, грядущий, и наш!

СКОРБЬ АГУРАМАЗДЫ МОТИВ ИЗ ЗЕНД-АВЕСТЫ

Я царственный создатель многих стран,

Я светлый бог миров, Агурамазда

Зачем же лик мой тьмою повторен,

И Анграмайни встал противовесом?

Я создал земли, полные расцвета,

Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,

Родил змею в воде, и в землях зиму.

И десять зим в году, и два лишь лета,

И холодеют воды и деревья,

И худший бич, зима, лежит на всем.

Я создал Сугдху, мирные равнины,

Но Анграмайни создал саранчу,

И смерть пришла на хлеб и на животных.

И я, Агурамазда, создал Маргу,

Чтоб в ней царили дни труда и счастья,

Но Анграмайни создал зло и грех.

И создал я Нисайю, что за Бахдги,

Чтоб не было в людских сердцах сомненья,

Но Анграмайни веру умертвил.

Я создал Урву, пышность тучных пастбищ,

Но Анграмайни гордость людям дал.

Я создал красоту Гараваити,

Но Анграмайни выстроил гроба

И создал я оплот, святую Кахру,

Но Анграмайни трупы есть велел,

И люди стали есть убитых ими.

И я, Агурамазда, создал много

Других прекрасных стран, Гаэтуманту,

Варэну, и Рангха, и Семиречье,

Но Анграмайни, тот, кто весь есть смерть,

На все набросил зиму, зиму, зиму.

И много стран глубоких и прекрасных,

Томясь без света, ждут моих лучей,

И я, Агурамазда, создал солнце,

Но Анграмайни, темный, создал ночь.

ВЕЛИКОЕ НИЧТО

1

Моя душа — глухой всебожный храм,

Там дышат тени, смутно нарастая

Отраднее всего моим мечтам

Прекрасные чудовища Китая.

Дракон, владыка солнца и весны,

Единорог, эмблема совершенства,

И феникс, образ царственной жены,

Слиянье власти, блеска, и блаженства.

Люблю однообразную мечту

В созданиях художников Китая,

Застывшую, как иней, красоту,

Как иней снов, что искрится не тая.

Симметрия—их основной закон,

Они рисуют даль как восхожденье,

И сладко мне, что страшный их дракон

Не адский дух, а символ наслажденья.

А дивная утонченность тонов,

Дробящихся в различии согласном,

Проникновенье в таинство основ,

Лазурь в лазури, красное на красном!

А равнодушье к образу людей,

Пристрастье к разновидностям звериным,

Сплетенье в строгий узел всех страстей,

Огонь ума, скользящий по картинам!

Но более, чем это все, у них,

Люблю пробел лирического зноя

Люблю постичь, сквозь легкий нежный стих,

Безбрежное отчаянье покоя.

2

К старинным манускриптам, в поздний час,

Почувствовав обычное призванье,

Я рылся между свитков, и как раз

Чванг-Санга прочитал повествованье.

Там смутный кто-то, я не знаю кто,

Ронял слова печали и забвенья:

«Бесчувственно Великое Ничто,

В нем я и ты — мелькаем на мгновенье.