Чуть не бегом возвращался я в Южный Лондон, в квартиру Джамилы. Заварил себе целый чайник мятного чая и молча уселся за стол в гостиной. В голове у меня царило смятение. Пытался отвлечься, сосредоточившись на Джамиле. Она, как всегда, сидела за столом, лицо освещено мягким светом настольной лампы. На стопке библиотечных книг — большой кувшин с ярко-красными полевыми цветами и эвкалиптом. Думая о людях, которых любишь, всегда выбираешь какие-то моменты — определенный день, а то и целые недели, — когда они прекрасней всего, когда в них идеально сочетаются юность и мудрость, красота и душевный покой. И пока Джамила увлеченно читала, бубня под нос, а Чангиз, лежавший на своем топчане в окружении «особенных» книжек, покрытых слоем пыли, посвященных крикету журналов и початых пакетиков с печеньем, поедал её глазами, я почувствовал, что сейчас — момент наивысшего расцвета её личности. Ведь и я мог бы так же сидеть сейчас, как фанат, глядящий на свою любимую актрису, как любовник, глядящий на свою возлюбленную, и не думать о маме и о том, что же с ней делать. Если вообще возможно помочь другому человеку.
Чангиз дождался, пока я допью чай; тревога моя слегка улеглась. Потом он взглянул на меня.
— Ну как?
— Что «ну как»?
Он, кряхтя, сполз с топчана с видом человека, который пытается идти, держа в руках пять футбольных мячей.
— Пошли, — сказал он, волоча меня в кухню.
— Послушай, Карим, — зашептал он. — Я должен сегодня уйти.
— Да?
— Да.
Он попытался придать важность своему пухлому лицу. Что бы он ни делал, доставляло мне радость. Дразнить его было одним из самых приятных развлечений в моей жизни.
— Ну и уходи, — сказал я. — Тебя же, вроде, никто не держит.
— Тсс. Я ухожу с моей подругой Шинко, — доверчиво сказал он. — Она хочет показать мне Тауэр. А ещё я прочитал о некоторых новых позах, ага. Весьма диковинных, когда женщина стоит на коленях. Мужчина сзади. Так что ты оставайся и отвлекай Джамилу.
— Отвлекать Джамилу? — я рассмеялся. — Пузырь, да ей плевать, здесь ты или нет. Ей все равно, где ты.
— Что?
— А чего ей волноваться-то, Чангиз?
— Ну ладно, ладно, — сказал он, отодвигаясь. — Я понял.
Я продолжал язвить.
— Зато Анвар волнуется, недавно о твоем здоровье спрашивал. — Страх и уныние немедленно отразились на лице Чангиза. Восхитительное зрелище! Нельзя сказать, чтоб это была его любимая тема для разговора. — Ну что, Чангиз, штанишки обмочил от страха?
— Этот говнюк, мой тесть, на целый день у меня эрекцию отобьет, сказал он. — Лучше уйду поскорей.
Но я удержал его за увечную руку и продолжал:
— Меня уже тошнит от него, вечно на тебя жалуется. Пора тебе что-то с ним делать.
— Этот гад думает, я ему слуга, что ли? Какой из меня торговец! Я в бизнесе ничего не смыслю, не мое это. Я человек умственного труда, не какой-нибудь необразованный иммигрант-замухрышка, который едет сюда, чтобы вкалывать день и ночь. Скажи ему, чтоб не забывал этого.
— Ладно, скажу. Но предупреждаю, Чангиз, он собирается написать твоему отцу и брату и рассказать, какая ты на самом деле ленивая, жирная задница. Я знаю что говорю, потому что он просил меня набрать письмо на компьютере.
Он схватил меня за руку. Лицо у него было взволнованное.
— Ради бога, только не это! Выкради это письма, если сможешь. Умоляю!
— Сделаю все, что в моих силах, Чангиз, я ведь тебя как брата люблю.
— Ага, и я тебя! — с чувством сказал он.
Стояла жара, я лежал на спине голый рядом с Джамилой. Все окна были открыты, и с улицы вливались в комнату выхлопы машин и ругань безработных. Джамила попросила трахнуть её, и я стал мазать ей между ног вазелином, руководствуясь инструкциями вроде «сильнее», «еще сильнее, пожалуйста» и «да, но ты все-таки не зубы чистишь, а любовью занимаешься». Я спросил, щекоча ей носом ухо:
— А Чангиз тебе совсем безразличен?
По-моему, мой вопрос её удивил.
— Чангиз? Он милый, правда, так симпатично хрюкает от удовольствия, когда читает, ходит и спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь поесть. Но меня вынудили стать его женой. Он мне тут не нужен. И я не вижу причины испытывать к нему какие-либо чувства.
— А что если он тебя любит, Джамила?
Она села и уставилась на меня. Потом выставила вперед руку и произнесла со страстью:
— Карим, в мире много людей, которым нужна забота и сочувствие, в этой расистской стране много угнетенных людей, таких, как наш народ, который каждый день подвергается оскорблениям. Вот их я жалею, а не мужа. Честно говоря, он иногда раздражает меня до безумия. Чем он живет — разве это жизнь? Жалкое зрелище!
Я покрывал её живот и грудь поцелуями, как она любит, покусывал и щипал, пытаясь отвлечь, но она все равно думала о Чангизе.
— Он вообще-то просто паразит, сексуально недоразвитый. Вот что я о нем думаю, уж если думаю.
— Сексуально недоразвитый? Он сейчас как раз пошел развиваться. К своей постоянной проститутке. Зовут её Шинко.
— Нет! Серьезно? Правда?
— Самая что ни на есть.
— Рассказывай, рассказывай!