Будда (2-е изд., испр.)

По представлению буддистов, адживики, глашатаи аморализма, были самыми «отвязными», циничными и экзальтированными из всех философов-шраманов. В буддийской литературе им даются нелицеприятные и язвительные характеристики.

Может быть, со временем обнаружатся новые материалы, благодаря которым оценка взглядов адживиков будет более взвешенной и продуманной. К сожалению, те сведения о их поведении и взглядах, которыми ученые располагают в настоящее время, таких возможностей не предоставляют. Вместе с тем то, что мы о них знаем, позволяет провести параллель с воззрениями греческих софистов, агностицизм которых также перерастал в аморализм. Однако в поведении, выходящем за рамки дозволенного, адживики пошли дальше греческих единомышленников.

Взгляды оппонента софистов Сократа созвучны воззрениям Гаутамы Будды в признании объективности моральных норм, в рассмотрении человека как изначально нравственного существа, в понимании того, что нравственность — следствие правильного знания, а различие между добром и злом фундаментальное и абсолютное.

Известно, что более всех потрафили вкусу простого народа материалисты древности. Те, кто получил название чарваков, или локаятиков. Они вошли в историю древнеиндийской мысли как представители «народной» философии — Локаята даршана. По поводу происхождения слова чарвака существует три версии. Самая первая из них утверждает, что когда-то так называли некоего мудреца из далекого прошлого, который отрицал существование бога, не верил в жизнь после смерти и насмехался над Ведами. Согласно второй версии, корнем слова чарвак является корень чарв — есть, жевать. Это наводит на мысль, что чарваками называли проповедников плотских наслаждений. И, наконец, третья интерпретация этого слова опиралась на соединение двух слов — чару (приятный) и вак (слово). В итоге получалось — доходчивое, приятное слово. Менее каверзным было слово локаята, или локаятика, переводимое как точка зрения обычных людей.

Ход рассуждений древнеиндийских материалистов отличался бесхитростностью и прямолинейностью. Они не залезали в метафизические дебри, а обходились тем, что находилось перед глазами. Их интересовала совокупность материальных существований. Все то, что можно было пощупать руками, увидеть глазами, услышать ушами и обонять носом. Достойной внимания целью они считали жизнь в радости и достатке.

Шанкарачарья, знаменитый интерпретатор и комментатор упанишад и Веданты, через 1500 лет (приблизительно IX–X вв. н. э.) после ухода Гаутамы Будды в Паринирвану вставший на защиту Вед, «отождествлял грубую толпу (пракрити джанах) с последователями локаяты» и отзывался с отвращением о философах этого материалистического и атеистического направления[181].

У Будды и его учеников, а также у джайнов нет противоречия между словом и делом. Прямота высказываний, культ нравственной жизни и чистота помыслов предоставляли им явные преимущества не только перед традиционалистами-брахманами, но и сотоварищами по шраманскому движению.

Тогда, при жизни Будды, эти радетели правды больше думали о несправедливом разделении общества, чем об аскетических подвигах. Уникальное, что ни говорите, было время! В Индии в шраманский период широко и открыто подвергались осмеянию и осуждению многие формы религиозной дискриминации.

На первых порах шраманам была чужда демонстрация собственной исключительности и непомерной гордыни — малоприятных человеческих качеств, которые обычно возникают в результате самоистязания плоти. Эгоцентризм, несоотносимый с нравственностью, еще не приводил их к самоубийству. Они еще не превратились в безрассудных и безумных фанатиков. Через десяток лет такие же аскеты умерщвляли себя с единственной целью — возвыситься над окружающими людьми[182].