«Как убить младенца? Я не знала. Я поднимала это пухлое тело на руки и роняла с высоты. Я не могла этого сделать. Я его била, как это делала няня, когда он кашлял, подавившись молоком. Потом била сильнее. Он судорожно задерживал дыхание и через секунду начинал пронзительно кричать. И тогда я начинала его жалеть.
Однажды в детской комнате, куда его приносили на ночь, я спихнула его (катись-катись, вертись-вертись) с вершины лестницы на ковер внизу. Его упитанное тело довольно мягко переваливалось по ступенькам, но в самом низу он ударился лбом о деревянную панель на стене и начал кричать и плеваться так, словно в него вселился дьявол.
Я решила набраться терпения.
Индианка, которая навещала Эмилию, приходила к нам каждый день. Она ходила по дому, источая чары, с видом истукана, которому поклоняются язычники. Ее привлекательность была заключена в волосах, которые локонами рассыпались по плечам. Глаза ее тоже завораживали — два раскосых огромных коричневых камня посреди пустыни. Ей улыбалась даже моя мать. Каждый день она ложилась в ванну, в которой было слышно, как играет Эмилия, и втирала в кожу душистые мази, беззвучно оплакивая отца. Когда индианка с Эмилией возвращались вечером домой, мне хотелось идти рядом с ними, окутаться их запахом, впитать тепло кожи индианки. Всем, чем обладала индианка, хотелось обладать и мне — обаяние, веселая красота, сиротство, которое было эхом моего тайного одиночества. Я хотела жить в ее доме, который находился в том сверкающем городе, о котором я читала. Я хотела жить жизнью индианки».
Когда я бегло просмотрел последнее электронное письмо в своем компьютере, подозрение, которое раньше беспокоило меня, переросло в уверенность. Эта коварная маленькая лиса писала о Лелии, с которой она практически не была знакома. Женщина, которая вторглась в мою жизнь, теперь в своих безумных фантазиях выводила мою жену в виде ребенка, чтобы каким-то образом заинтриговать меня или наказать.
— Зачем вообще нужен этот роман? — как-то раз решился спросить я, когда мы сидели в темном углу кафе. В ответ она лишь отстраненно посмотрела на меня и в своей обычной манере отказалась отвечать.
Ударом по клавише я отправил электронное послание в корзину и позвонил матери Лелии, единственному человеку в Лондоне, без голосовой почты. Гудки продолжались до тех пор, пока «Би-ти»[53] не отрубила звонок.
Никогда еще я не мастурбировал так яростно, как в те дни. Никогда еще я не ходил с такими грязными волосами и не оставлял так много денег в закусочных, где продают готовую еду навынос. Так много я не спал со студенческих времен. По ночам я, как лунатик, бродил по квартире, оглашая ее криками, и валился в постель, изнывая от боли, потея и заворачиваясь в простыню, которую решил не стирать до тех пор, пока ко мне не вернется Лелия.