Будь проклята страсть

   — Скажите, — спросила она, — почему вы сидели на той скамейке?

   — На Елисейских полях? — Вопрос показался ему странным. Он пожал плечами. — Безо всякой особой причины. Проходил мимо и сел. Разве...

   — Нет, нет, ничего. — Помолчав, женщина вновь мимолётно улыбнулась. — Это принесёт вам удачу в жизни.

   — Могу ли и я задать вам вопрос? — спросил Ги.

   — Задавайте.

   — С кем имею честь разговаривать?

   — С маркизой де Пайва. — Голос её был холоден. — Спасибо, что вернули брошь.

Ги оставалось только уйти. Он поклонился и вышел из дома в распахнутую перед ним лакеем дверь. Мимо как раз проезжала коляска.

Так вот кто эта женщина! Маркиза Пайва — одна из самых известных кокоток. Ги запрокинул голову и радостно засмеялся. Рошгюд и другие студенты постоянно сплетничали о ней. Полагали, что она имеет такой доход от своих любовников, как иные европейские принцы и герцоги от своих владений. Ему стало любопытно, из чьей постели она возвращалась домой. Маркиза Пайва!

Ги шёл по Елисейским полям, довольный этой встречей. Почему бы не навестить Флобера? Мадам де Мопассан писала, что он живёт в своей квартире на улице Мурильо. Флобера позабавит его встреча с Пайвой. Время для визита было ещё раннее, поэтому на площади Звезды Ги свернул по авеню Императрис к Буа де Булонь и позавтракал в кафе-молочной, где подавали свежие яйца, домашние булочки и козье молоко. Когда на обратном пути он дошёл до авеню де ла Рейн Гортенз, на улицах уже царила суета. Ги свернул на улицу Мурильо, нашёл нужный номер и вошёл в дом. Эмили, служанка Флобера, проводила его в уютную бело-золотистую гостиную, выходящую окнами на парк Монсо.

   — Чёрт возьми, юный повеса! — Из соседней комнаты вышел Флобер, закутанный в старый халат коричневого цвета, похожий на монашескую рясу, и в шлёпанцах. — Стало быть, приехал беспутствовать в Париж? — Блестя глазами, он пожал Ги руку. — Как тебе нравится этот город?

   — Э-э... м-м... я обедал в кафе «Англе». И только что познакомился с маркизой де Пайва.

   — Боже Всемогущий! Всего несколько дней в Париже и уже дружен с Пайвой. — Флобер распахнул дверь и крикнул: — Эмили! Принеси нам кофе!

Потом с неподражаемо смешной улыбкой повернулся к молодому человеку и заговорил снова:

   — Я ведь знал её ещё Терезой Вийюань, женой низкорослого француза-портного, с которым она познакомилась в Москве — правда, в Вене бросила его. В Париж она приехала, дай припомнить, в сорок восьмом году. Сказала нам с Теофилем Готье[34]: «Господа, Париж — единственное место, где может преуспеть умная женщина».

Хозяин и гость весело переглянулись.

   — В те дни она очень нуждалась, — сказал Флобер и грузно опустился в заскрипевшее кресло. — Чтобы не голодать, ей приходилось сходиться со случайными мужчинами. Но она знала, что нужно делать. — Он подмигнул. — Тереза побывала в гареме одного турецкого паши в Константинополе.

   — Она удивила меня, — сказал Ги. — Спросила, почему я сидел на той скамейке, а потом сказала, что это принесёт мне удачу.

   — О, так ведь на этой скамье она познакомилась с Эрцем, — сказал Флобер. — Сидела, размышляя о том, что уже долго не ела и, возможно, ещё долго не будет. Тут к ней подсел Анри Эрц, уже известный пианист. Они разговорились, и Эрц взял её в любовницы. Она растранжирила его деньги, но он ввёл её в общество, и потом уже Тереза не оглядывалась назад. Она чуть ли не у меня на глазах вышла замуж за этого португальца де Пайву! Мы шутили по этому поводу, проезжая по Елисейским полям. Я сказал: «Тереза, значит, польская евреечка стала португальской маркизой?» Она ответила: «Гюстав, видишь вон ту скамейку? На ней я познакомилась с Эрцем — это мой талисман. Я выстрою напротив неё самый красивый дом на Елисейских полях — и не важно, во сколько миллионов это обойдётся».

   — Я видел только вход, — сказал Ги.

   — Лестницу из оникса! Тереза попросила Ожье[35] написать стихи, чтобы выгравировать их на нижней ступеньке. Он прислал две строчки:

Порок, как и добродетель,
Имеет свои ступени.

Оба засмеялись, и тут Эмили принесла кофе.

   — Наверху у неё ванна из чистого серебра, — продолжал Флобер. — А когда за позолоченную кровать ей назначили цену пятьдесят тысяч франков, она закричала: «Пусть будет сто тысяч! Хотите, чтобы у меня завелись блохи?»

   — На простушку она не похожа, — сказал Ги.

   — Бедняга она, — ответил Флобер. — Стала надутой, самодовольной. Вознамерилась заняться политикой. Сейчас запускает когти в немецкого графа, Гвидо Хенкеля. Он — обладатель ста миллионов золотом и уже купил ей громадное поместье в Понтшартене, принадлежавшее раньше Осмондам. Оно таких размеров, что там проложен канал, копия большого версальского. — Флобер шумно отхлебнул кофе. — А раньше Тереза была очень занятной. Помню, за ней ухаживал этот франт Ласаль. Истратил на неё целое состояние безо всякого... скажем, ощутимого результата, в конце концов у него осталось всего десять тысяч. Она сказала: «Хорошо, приносите их завтра. Подожжём деньги, и пока они будут гореть, я буду вашей».

   — Ну и чем всё кончилось? — спросил Ги.

Флобер отпил ещё кофе.