Будь ножом моим

Ты ведь знаешь, что я немного медлительна. По сравнению с тобой – определенно. Но со вчерашнего дня мой ум все сильнее проясняется, и я теперь гораздо проще смотрю на вещи, казавшиеся такими сложными. К примеру, ни при каких обстоятельствах я бы не хотела отказываться от того, что есть между нами, и готова ждать столько, сколько тебе понадобится. Ведь то, что между нами, между тобой и мной, стоит ожидания! Я чувствую, что у нас есть время. Жизнь длинна, и даже букет из тридцати крокусов – чудесный букет! А еще мне совершенно ясно, Яир, что ты – вовсе не тот человек, который может исцелить мои раны. Но, возможно, на этом этапе жизни я нуждаюсь не столько в докторе, сколько в человеке с раной, подобной моей.

Еще несколько минут таких размышлений, и лимон совсем созреет и пожелтеет (когда я училась в восьмом классе, я как-то получила «неудовлетворительно» на контрольной по алгебре, потому что написала, что простое число делится только на единицу и само на себя, и в качестве примера такого числа написала – «запах лимона». Кстати, ты тоже во многом – запах лимона).

Каждый день, проезжая на автобусе мимо твоей работы, я жалею тебя, потому что ты вынужден работать в такой некрасивой, задымленной части города. Но если твое окно выходит на улицу и ты выглянешь в него прямо сейчас, то увидишь меня в автобусе – увидишь, как я пишу, и обрадуешься. Я не рассказывала тебе, что проезжаю мимо твоей забавной вывески в промзоне по крайней мере пять раз в неделю. Почему это никогда не приходило мне в голову? Я даже ни на секунду не заподозрила, что именно отсюда ты закидываешь свои сети.

А что бы произошло, приди я навестить тебя (не волнуйся, я бы никогда не явилась к тебе без приглашения) и попросить разыскать для меня одну историю? Я сказала бы тебе, что могу вспомнить только одну фразу из нее, возможно: «Сердце разрывается при мысли, что можно так глубоко всмотреться в душу взрослого человека» или «Кто может противостоять искушению заглянуть в чужой ад?». Семь твоих всадников тут же оседлали бы своих коней, бросились в разные концы земного шара, постепенно сужая круги вокруг нас, пока наконец не остановились бы перед нами, направив фонари прямо нам в лицо со словами: «Эта история о вас».

В такие редкие минуты спокойствия я моментально погружаюсь в мысли о нас. Может быть, ты снова уехал за границу? Что ты привезешь на этот раз?

Вот чему я завидую – твоей свободе передвижения по свету (для нас с Амосом невозможно путешествовать вместе, а одна я не могу из-за самой мысли о ночи в гостиничном номере).

Когда в следующий раз поедешь по делам в Париж, зайди, пожалуйста, в музей Родена. Там есть скульптура «Поэт и муза». Посмотри на нее. Дважды. Потом зайди в сувенирный магазин в музее и посмотри, продается ли еще открытка с ней. Когда-то под фотографией этой скульптуры поместили цитату (ты знаешь, что тебе строго запрещено полагаться на меня в том, что касается цитат и их авторов, но я думаю, это был Бодлер): «Отложи свою лютню, поэт, и поцелуй меня».

Купи ее себе от меня.

Порой, когда я размышляю, какие подарки хотела бы тебе купить, я иногда слышу, как ты меня отчитываешь: «Ну и как, по-твоему, я принесу это домой? Как объясню? Что скажу?» Тогда я съеживаюсь и отказываюсь от этой мысли.

Хотя, собственно, с какой стати мне волноваться о том, как ты это будешь объяснять? Я куплю тебе что-то, а ты делай с этим, что пожелаешь.

Я говорила тебе раньше, что не буду принимать участие в этой «бюрократии» и в бесконечных подпольных играх. Если ты решишься ко мне прийти, то пусть это будет в открытую, без утайки и без лжи, потому что я не знаю, как жить в разладе.

(Хотя у меня только что появилась мысль о том, что бы я могла тебе купить. Что-то, что можно без опаски принести домой: хлеб, масло, сыр, молоко…)

Быть может, оттого, что ты уже пытался – на мой взгляд, без особого успеха – написать в Тель-Авиве мой «дневник», мне сложно записывать собственные мысли, те, что циркулируют внутри меня самой. Как будто бы эхо следует за каждым словом, и я не могу решить: Это приятно? Это неприятно? (но-но-но…?) Непонятно, что приятно.

Бэмби, Уильям и Кедем разлеглись вокруг меня. Они так выросли за последнее время, заполонили собой все пространство – в доме почти не осталось места для людей. Не хочешь собаку? Увидишь, как обрадуется Идо.

Я рассказывала тебе, почему Амос купил их для меня. Но сейчас становится все яснее, что они остались неприкаянными сиротами, даже когда подросли, и мне всегда жаль, что им досталась я в качестве мате —