Читаем Будь мне ножом (ЛП) полностью

Ты, наверное, не можешь разобрать мой почерк, он ещё хуже, чем обычно. Кстати, я спросил маму, ты была права, — они действительно насильно переучили меня писать правой рукой вместо левой. Как ты догадалась? Ты знаешь меня лучше, чем я сам! Видишь, сижу в машине и дрожу, зная, что никогда ещё я не совершал такого решительного поступка для кого-то, и не знаю, что ещё сделать, чтобы ты поверила, что того, что я тебе предложил, я никогда не предлагал никому, ни одному человеку. Я с первой минуты знал, что с тобой мне не нужна побочная история, с тобой мне нужна история! Может, ты знаешь, как по научному называется такое жгуче отчётливое стремление, такое странное отклонение от нормы, когда человек готов рассказать свою историю только кому-то определённому и никому другому. Это так сильно во мне по отношению к тебе! Благодаря тебе вернулась к жизни какая-то точка в моём мозгу, за левым ухом. Она натягивается и раскрывается, когда я думаю «Мирьям», и именно оттуда исходили мои детские видения и сны. Большую часть своего детства я провёл там, подо льдом, много лет туда не возвращался и даже забыл дорогу назад. Как ты сказала — «измельчитель памяти», точно, но одно я помнил твёрдо — нельзя впускать туда чужих и не дай Бог, чтобы кто-то узнал, что во мне есть такое место. Не забывай, что я человек, рождённый родителями, и до восемнадцати лет жил в семье: в семье-принципе и семье-концлагере…

Я отвлёкся. Совсем не об этом хотел рассказать.

Мне холодно. Хоть и июль — всё равно холодно. Кожа вся затвердела от холода.

Кстати, это было совсем не похоже на танец в лесу Кармель. Там всё было пронизано светом и теплом, а здесь я чувствовал, что ныряю в тёмную глубину, и что кожа не способна удержать внутри всё, что там бушует, что этой ночью я перехожу свою собственную границу. Я знаю, о чём ты сейчас подумала: граница света и тьмы. Да. Вот и язык возникает — это хорошо, но посмотри, как чувства к тебе заставляют меня разваливаться на части, и это прямо противоположно тому, что происходит у меня с Майей, и за что мне такое?

Особенно на трёх последних кругах, когда я вдруг понял, что мне нужно делать, и что на самом деле привело меня сюда этой ночью (и не думай, что у меня не возникло сомнения, конечно же — возникло, но только на мгновенье), я говорил себе: чёрт возьми, чего ты стоишь, если не сделаешь это ради неё, ты же решил отдать ей всё, что возникло в тебе, благодаря ей. Я пытался спорить, спасая себя: что будет, если кто-нибудь пройдёт, увидит меня, вызовет полицию, и меня арестуют? И я засмеялся над собой: я всю жизнь арестант, так неужели сейчас начну бояться?

Итак, я сидел в машине, и снимал с себя одежду, одну вещь за другой, и обувь с носками тоже, и после этого я был уже другим человеком. Эта тончайшая граница в несколько секунд: только что ты был одет, а через миг ты — плоть, зверь, меньше, чем зверь, будто кожа слезла с тебя вместе с одеждой, эпидермис и все слои, что под ним. Я вышел из машины и почувствовал, что ночь сразу же потянулась ко мне со всех концов долины, как к новой добыче, новому виду добычи, которую даже обдирать не нужно. Ночь с жестокой силой объяла меня, никогда в жизни я не испытывал ничего подобного, это был сильный страх, смешанный с наслаждением и немного со стыдом, потому что ночь, как маньяк, проникала во все дырки, откусывая от меня куски и убегая с ними в темноту. Вдруг появились собаки, три огромных собаки, как из какой-нибудь шотландской народной песни, — меня чуть удар не хватил, это были собаки той породы, которые, как мне кажется, служат поводырями слепым, — они стояли и злобно, возмущённо лаяли. И я смутился, не как человек — как зверь смутился, как собака, ниже их рангом. Ты в состоянии это понять? Можно кому-нибудь рассказать о таком? Но, когда я побежал, они сразу умолкли, нет: хуже того, они стали пятиться от меня, тихо скуля, и исчезли во тьме. Я остался совсем один, наедине с собой, и это была не самая приятная компания. Никогда я не был так одинок. И знаешь, что я сделал? Я понюхал у себя подмышкой, ощутил запах моих писем к тебе и подумав, что делаю правильную ошибку, я побежал.

Итак, я рассказываю тебе всё, я бежал медленно, чтобы каждый, кто захочет, мог меня схватить, ибо чувствовал, что схватить меня невозможно, что, если даже и схватят моё тело, я останусь свободным. Так я пробежал вокруг тебя три полных круга. Оказывается, когда бежишь нагишом, то больше всего мёрзнет шея и поясница, а также за ушами и под коленками, и всё время, пока я бежал, я думал: вот я перед тобой, Мирьям, вот я перед тобой. Может, ты слышала что-то во сне — это кричала моя нагота, это тело моё вопило от страха, что я с ним делаю! Если бы ты вышла, то увидела бы, как я тащу его за собой, как моя вдруг высвободившаяся душа впервые ведёт его за собой, ведёт его мимо твоего окна, показывая тебе, какое оно смешное, ненужное и лишнее в нашей с тобой истории, оно настолько заурядно, что я не хочу осквернять тебя им.

Перейти на страницу:

Похожие книги