Будь готов к неожиданному

— Бомба, она в законах не разбирается. И арестованного и конвоиров в одну яму уложит. Так что, лейтенант, лучше судьбу не испытывать...

К чему это он? Налета испугался? Нет, на труса он не похож.

Вдруг Цветков сказал:

— Стойте-ка, ребята. Давайте потолкуем.

Я остановился.

— О чем?

— Погоди, лейтенант, послушай. Вот вы ведете меня, а зачем ведете, думали? Ну, шлепнут меня, вам-то какая корысть?

В голосе его слышалось что-то вроде раскаяния. В первый раз я видел, что Цветков волнуется.

— Отпустили бы вы меня, а, ребята? Там скажете: «Угодил под бомбежку» или «Убит при попытке к бегству». Вам видней...

— Значит, тебя на все четыре стороны, а нам отвечать?

— Я ж не враг! Сами знаете, что нашего брата губит: водка да баба.

«Вот куда ты гнешь, голубчик! Интересно!»

Долго молчавший Филенко не вытерпел, вмешался в разговор:

— Стыдно, товарищ... гражданин бывший капитан, слухать такое. Нарушили закон и ответите по закону.

Капитан пожал плечами, скривил губы в усмешке.

— Чудак! Да твой закон, как веревка. Можно приподнять и подлезть под нее. Можно к земле прижать и аккуратненько перешагнуть. Отпустите, братцы! Честное слово, в часть вернусь. Правда, запоздал, но велика ли беда. Скажу, жена заболела и справку представлю...

Мне хотелось выругаться, но я только сказал с презрением:

— Не ловчи. Дураков нет.

Он укоризненно покачал головой.

— Лейтенант, ты ж русский человек!

— Хватит, Цветков! Пошли!

И вторую ночь мы провели в поезде. Теперь уже спали по-человечески, по пять часов: сперва Филенко, потом я. Наступил новый день, но и он не принес нам ничего хорошего. Когда мы наконец тронемся? Через день? Через три? Через неделю?

Я сказал Филенко:

— Собирайся. Пойдем пешком.

Он кивнул.

Но вдруг раскипятился Цветков:

— Это еще с какой стати? Я не обязан таскаться черт-те где. Арестовали, так везите!

Филенко хладнокровно возразил:

— Я ж тебя силком вытурю.

Цветков посмотрел на него, подумал немного и согласился.

И совершенно спокойно стал собирать рюкзак.

Километров шесть мы шли, никуда не сворачивая, по шпалам. Наконец увидели мост, верней, то, что от него осталось. Два сорванных пролета лежали внизу, поперек крохотной речонки. Искореженные фермы наполовину ушли в грязь. И в этой же грязи возились саперы — крепили тросы. Восстановительные работы только начались.

По временным мосткам мы перебрались на другой берег.

Я достал карту. Где ж это мы?

Вот железная дорога. Вот речушка. Вот мост. Значит, тут мы.

Путь не близкий и не легкий. По обе стороны полотна белая, с рыжими проталинами, размокшая степь. Страшно свернуть с насыпи, ступить в бесконечную — до горизонта и за горизонт — грязь.

Цветков пытается бежать

Грязь. Каждый шаг — маленькая тактическая задача: куда поставить ногу? Я уже примирился с тем, что сапоги из черных стали светло-коричневыми, что земля цепляется за них и неохотно отпадает назад. Только бы грязь не потекла за голенища!..

Наконец добираемся до лесосмуги — так здесь называют лесные полосы. Здесь грунт потверже, еще не оттаял, а кое-где торчат из земли крепкие, пружинистые корни. Теперь идти куда легче. Спасибо тебе, лес!

Мы идем меж голых деревьев. Галдят воробьи. Встречный ветер пахнет какими-то теплыми травами... И откуда апрельский ветер принес эти летние запахи?

Поведение Цветкова мне все больше не нравится. Он идет неторопливо, поглядывает по сторонам, порой даже насвистывает какой-то неопределенный мотив. Время от времени останавливается, прислонившись к дереву.

— Ты чего? — спрашиваю я.

— Отдохну малость.

— Такими темпами мы и к ночи лес не пройдем.

Цветков добродушно усмехается:

— Чудак ты, лейтенант. Мне-то куда спешить? В трибунал, что ли?

Я краснею, бросаю резко:

— А ну, пошли!

Мы идем все дальше в лес. Теперь последний — я. С раздражением гляжу на брюхатый рюкзак Цветкова. У нас продукты на исходе, а его сала, пирожков и оладьев хватит, небось, еще на неделю.

Дорога, больше похожая на тропу, упирается в лужу. Филенко обходит ее. Цветков шагает напрямик, звучно ступая по воде. Брызги летят мне на шинель. Невольно замедляю шаг.

И вдруг, рванувшись в сторону, Цветков бежит. Между берез мелькает тугой рюкзак.

Бросаюсь следом. Рядом тяжело топает Филенко. Не выйдет — догоним!

Я здорово запыхался. Но и Цветков бежит медленнее. Внезапно, прыгнув в сторону, хватает суковатую палку.

Достать пистолет? А если не испугается? Выстрелить в ногу? Но что потом делать с ним, с раненым?

Так и не успеваю ничего придумать. Цветков вдруг останавливается, бросается на меня, но летит на землю от подножки Филенко. Мгновенно закручиваем ему руки за спину.

Еле сдерживаясь, говорю:

— Ты это брось! Еще раз побежишь — застрелю.

На всякий случай связываем ему руки за спиной. Он сидит на снегу, тяжело дыша. Снег мокрый, с грязью, и шинель его медленно темнеет.

— Вставай, пошли!

— Развяжи руки!

— Вставай, тебе говорят.

— Пока не развяжешь руки, не пойду.

— А ну, вставай!

Он сплевывает на снег.

— Не пойду.