Будь честным всегда

Тут Белла слегка повернулась, словно направляясь туда, где стоял Миши, и он так перепугался, что понесся со всех ног, как побитая собачонка, и оглянулся, только когда добежал до темной ограды парка.

Отсюда он их уже не видел, но от этого еще тяжелей стало у него на сердце.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

У Миши уже вошло в привычку просыпаться ночью и, устремив взгляд в темноту, раздумывать о всяких необычных происшествиях.

Например, как господин Янош познакомился с Беллой?

Тут дело нечисто, ведь Белла сказала: «Быть может — с удовольствием». Она тогда и понятия не имела, что за птица господин Янош, вовсе не желала знакомиться с ним, а теперь они так весело и непринужденно болтали между собой, стоя перед витриной. Миши готов подумать, что господин Янош бесцеремонно втерся в дом Дороги и всеми правдами и неправдами подговорил девушку совершить какой-то бесчестный поступок. Поэтому она и была вчера такая притихшая и печальная. Завтра же надо пойти и рассказать все тетушке Терек, рассказать Илонке, что господин Янош, этот подлец, замыслил что-то недоброе…

В полусне, полудреме он явственно слышит свой собственный голос, обличающий господина Яноша, видит, как убивается тетушка Терек, плачет в негодовании Илонка, а дядюшка Терек вынимает чубук изо рта, высоко поднимает густые седые брови, восклицая: «Разве можно вовлекать в беду честных девушек!»

Миши ни на минуту не задумывается над тем, в какую беду способен вовлечь Беллу господин Янош, но сердце его сжимается от боли: какая притихшая и жалкая была вчера Белла. И он плачет от предчувствия ужасного, непоправимого, угрожающего ей несчастья, сам не знает, какое оно, но плачет от страха.

Он с нетерпением ждет рассвета, утра, чтобы поскорее одеться и пойти к Тёрёкам. Все и всё вызывает в нем возмущение: он сам, Виола, Шани, их родители, хохотушка Илика, преспокойно спящий Лисняи, мальчики, учителя, вся коллегия, Тёрёки, мороз на улице, высокие городские ограды, собственная участь, слабость и беззащитность. Будь он сильный, как Самсон, он схватил бы Яноша Тёрёка, этого прилизанного, как парикмахер, франта, припер бы его к забору, носом провел по доске, чтобы стерлась какая-нибудь сделанная мелом надпись, вроде «Продается насморк!»

И тут Миши разбирает смех, он улыбается во весь рот, но боится пошевельнуться, чтобы кого-нибудь не разбудить. Если бы волшебник наградил его своими чарами, он прошел бы сейчас через стены, на крыльях вылетел из коллегии (прямо так, закутанный в одеяло, ведь на улице страшный холод, Миши чувствует, как через окно проникает в комнату невидимое дыхание морозной ночи) или незаметно проскользнул бы в спальни, где, сбросив одеяла, спят мальчики, — он прикрыл бы их. Потом ему представляется, как он проходит через заднюю стену здания, пролетает над столовой, двором, черепичными кровлями тихих дебреценских домиков, пока не оказывается над домом Дороги. Вот он пробирается в темную комнату. Миши вздрагивает и трясется от веселого смеха, воображая, что он излучает свет, видимый только ему одному… И тут замечает: в кровати лежит грустная, расстроенная Белла, бедняжка, верно, плачет… И на глаза Миши навертываются слезы. Видение сразу исчезает, и, на минутку вернувшись на землю, он опять принимается фантазировать: хорошо бы очутиться в комнате господина Яноша, съездить ему кулаком по физиономии и расквасить нос, а с распухшим носом он завтра, верней, еще долго не покажется на глаза Белле… Но надо проделать это так, чтобы господин Янош не проснулся — он такой сильный, — а только почувствовал удар, знал, что его избили, и боялся бы его, Миши, одного имени Михая Нилаша, и не смел больше увязываться за Беллой и морочить ей голову… Ах, как он топтал бы этого негодяя башмаками, плясал бы у него на животе и кричал: «Оставишь ты в покое эту девушку, подлец этакий?»

Миши изо всей силы пинает железный прут кровати, так что чувствует даже боль в ноге, и пугается, как бы от скрипа кто-нибудь не проснулся.

Потом он думает: хорошо бы разбогатеть! Изобрести хотя бы такой трюк: встретишь на улице человека — и деньги из его кармана переходят к тебе.