Брыки F*cking Дент

Тед попытался оградить разум от проникновения в него через уши «Последнего танца»[115] из уличных транзисторов. Затем пришлось отбиваться от кошмарных братьев Гиббов[116] и от подарочка клятого младшенького из этого писклявого, протейского и, похоже, бесчисленного австралийского клана – «Теневых танцев»[117], № 1 по «Биллборду»; Тед постарался настроить внутренний слух на Боба Марли, добродетельно струившегося из «Бруклинского джерка». Регги с битом работала по-настоящему – в ней гитара и бас менялись местами. Гитара подавала ритм, а бас крал мелодию. Революция. Боб желал спеть Теду, что ему не надо волноваться, что все до последней мелочи будет в порядке[118]. Ну не знаю, Боб. Не знаю. Но Боб Марли – свой чувак. Боб говорил: «Когда куришь траву, она являет тебе тебя». С этим Тед не спорил. А еще он соглашался и с обратным. Что трава прячет тебя от тебя. Ему по нраву было и то и другое, по нраву противоречие. В сознании всплыл образ давно покойной матери – лицо на коробке со стиральным порошком. Как миссис Порядок. Странно это и словно бы со смыслом – но с каким? Привести жизнь в порядок? Не известно. Тед закрыл глаза и выпихнул коробку с порошком прочь из головы. Одного родителя явить, другого скрыть. Разбираться с родителями надо по очереди, одного сейчас более чем достаточно.

17

Тед решил, что случайный образ матери на коробке с порошком – знак прибраться у Марти, чем Тед весь вечер и занимался. Дом за много лет оказался u#ber[119] -загажен, и Тед вскоре близко познакомился с запахами и гнилостным отторгаемым отцова захватнического заболевания. Стирка заняла не один час, набралось несколько мусорных пакетов древних бумажных платков, на которых засохло бог весть что. Теду не хотелось знать, что именно. Животно-минерально-растительное – три в одном? Мог бы и Джимми Хоффа[120] найтись, мало ли. Тед продолжал батрачить. За своим хозяйством он, вероятно, хреново следит, однако это не значит, что у него не выйдет следить за хозяйством отца. Хоть какое-то занятие, и благодаря ему натянутое молчание между отцом и сыном казалось не таким вопиющим. Если Тед не понимал, что перед ним за предмет, – отправлял его в мусор, не приглядываясь.

Когда Тед наконец сдулся, они разогрели китайскую еду и поели перед телевизором, под спортивные новости. И отцу, и сыну больше прочих нравился «Аббалденный» Билл Мэйзер[121] с «Дабью-эн-и-дабью». Аббалденный рассказывал публике, что на стадионе Фенуэй выиграли «Янки». Кажется, Марти раскашлялся из-за этого проигрыша. Тед набил рот оранжевым студенистым куском жареного чего-то, что преимущественно моноязычные ребята из «Нефритовой горы» именовали «кисло-сладкой свининой». У Теда на сей счет были подозрения. Еще когда он рос, бродил слух, что в «Нефритовой горе» в дело идут собаки. Там, может, каждый год – Крысы или Собаки. Тед понятия не имел, чье это мясо посередке сладкой, хрустящей оранжевой слизи – да и мясо ли вообще, и решил не думать, как именно они там добиваются этого охренительно оранжевого оттенка, но хавчик был что надо.

– Хватит злыдничать, – сказал Марти.

– Чего это?

У Марти аппетит стал так себе. А вот Тед у себя в тарелке скатывал палочками цыпленка ло-мейн, жареный рис и кисло-сладкий соус-клей в чудовищную массу и лопал все это как единое целое – так акула дерет тушу мертвого кита. Не считая чавканья и звуков из телевизора, было тихо. Тед отхлебнул пива.

– Эй, а что там в итоге с медсестрой? Этой, как ее звать, Мария? Мария Что-то-там-испанское?

Марти рассмеялся.

– Что смешного? – спросил Тед.

– Что-то-там? Думал про нее с тех пор, как познакомились, тыщу раз на карточку ее глядел, может, даже нюхал, – отлично ты помнишь ее имя. Может, только поэтому и сидишь тут сейчас со мной. А ну как она сюда явится. Насквозь тебя вижу.

– Вообще не понимаю, о чем ты.

– Она – моя. Ты не потянешь. Она испашка, поэл?

– Да, мы уже установили, что она латиноамериканка, ага.

– Тебе на нее соку не хватит, живой крови.

– Гадость какая.

– Латынь ты, сынок, понимаешь, а вот латиносок – нет, врубаешься?

– Это ты у нас мачете машешь.

– Жаль, я позволил твоей матери разбодяжить тебе добрую ветхозаветную кровь хлипкостью первоприплывших англосаксов-протестантов. Думал, если смешать, тебе, дворняжке, живости прибудет, но…

– Ладно, пап. Я понял.

– У меня хер набрякал так, что я в нем свое отражение видел. Как в зеркале.

– Это несколько не по существу.

– Хер мой. Что с ним сталось?

– Член потерял?

– Не помню, куда сунул.

– Еще бы.

– Пшел ты.

– Ну здрасьте.

– Куда он делся?

– Я, пап, уж точно не знаю и, думаю, знать не хочу.

– Твоя мать…

– Перестань! Нет!

– Ладно, не хочешь говорить – передай дистанционку.

– Пульт? А где он?

Марти показал на свой тапок. Тед пожал плечами. Марти опять показал на тапок, Тед поднял его, заглянул под. Марти протянул руку. Тед выдал ему тапок. Марти швырнул его в телеящик и мастерски его выключил. Дистанционка.

– Было дело, я мог хером с канала на канал переключаться.

– Ой, чушь какая, Марти, ты и с семьи на семью переключаться мог бы, раз так.