Брут. Убийца-идеалист

Марк завидовал ему. Как ему хотелось повторить героический жест Марка Порция! Но разве имел он на это право? Вдруг правы те, кто говорит, что не все еще потеряно? Что война не окончена? Сейчас он слишком вымотан, чтобы правильно оценить ситуацию. Ведь если есть хоть искра надежды, надо продолжать борьбу.

Тем временем совсем стемнело. Над полем один за другим вспыхивали и загорались факелы. Это Антоний отряжал отряды преследователей за беглецами, решившими скрыться в болотах. То и дело тишину прорезывал жалобный стон: победители приканчивали раненых.

— Пора, господин!

Кто сказал это? Брут огляделся. Вокруг него толпились люди. Он вглядывался в их измученные, грязные, залитые кровью лица, вглядывался и не узнавал.

— Пора, император! Они ищут тебя!

Теперь Брут узнал говорившего. Луцилий, молодой командир из его ставки. На всем протяжении боя он сражался рука об руку с Брутом и проявил себя настоящим героем. Луцилий поднял на него глаза — в них светились доверие и надежда. Ты все сделал правильно, прочитал он в этих глазах, тебе не в чем упрекать себя, и ты не должен опускать рук.

Марк внял этому голосу и этим глазам. В окружении своих товарищей он побрел с поля сражения.

Их небольшую группу заметил в свете факелов конный вражеский отряд. Угадав, что среди республиканцев находится сам император, всадники бросились к нему. Они знали, что и Антоний, и Октавий не поскупятся на награду тому, кто принесет голову Брута.

Чтобы оторваться от погони, надо было добраться до речки и переправиться на другой берег. Заросший густым кустарником, он неровными уступами взбегал вверх, тая множество укромных местечек. Здесь воины триумвиров побоятся их искать.

Изнуренные кони беглецов еле передвигали ноги. Нет, не успеть, слишком далеко река. Брут вздрогнул от ужаса. Неужели его ждет столь позорный конец?

В эту минуту, бросив на Брута последний, исполненный преданности взгляд, юный Луцилий стрелой рванулся навстречу всадникам. Он задержит их! Ненадолго, но задержит!

Брут не стал его удерживать. Есть дары, которых не отвергают. А теперь вперед! Дорога каждая минута!

Кони как будто поняли, чего от них ждут, припустили из последних сил. Река совсем рядом, уже слышен плеск воды.

И тут они услышали донесшийся из темноты голос Луцилия:

— Я Марк Брут! Я желаю говорить с Антонием!

Нет, он подарил своим товарищам не пару минут. Он задержал преследователей на добрый час. Они поверили юноше на слово и, довольные донельзя, отправились к главнокомандующему, потирая руки в надежде на щедрую награду.

За это время Брут и остальные успели добраться до реки, переправиться на другой берег и укрыться в густых зарослях.

Вскоре кони вывели их в холмистую ложбину, над которой нависал крупный утес. Здесь остановились. Продолжать бегство в кромешной тьме сочли слишком рискованным, к тому же Брут не хотел далеко удаляться от своего лагеря. Отважный поступок Луцилия глубоко потряс его и заронил в его душу новый луч надежды. Может быть, и в самом деле не все еще потеряно? Неужели все, кто остался сегодня лежать на поле боя, погибли зря? Нет, пока есть хоть крошечный шанс спасти их общее дело, император не имеет права сдаваться.

Надо дождаться зари, а затем подвести итог дня и решить, что делать дальше.

Ночью сильно похолодало. В первый раз за всю осень ударил заморозок. Небо совершенно очистилось от туч и украсилось мириадами звезд.

Устроившись на камне, Брут глядел в небо. Неужели вся эта величественная красота возникла случайно, а не есть плод чьей-то воли? Последователь Эпикура Кассий сказал бы, что вселенная пуста и равнодушна, что никаких богов не существует, а человек обречен на одиночество. Поэтому надо молча принимать свою несчастную судьбу. Но Брут, не сводя глаз со звездного небосклона, все искал в нем след Божественного Провидения. Должен же быть кто-то, кто знает, зачем все это — столько страданий, столько крови, столько слез и столько смертей! К нему тихо подсел Публий Волумний, старинный друг. И услышал, как Брут вполголоса, словно молится, читает стихи:

О Зевс, да не избегнет твоей кары
Виновник бед моих и скорбей!

Волумний узнал стих из «Медеи» Еврипида[180]. Он улыбнулся. Когда-то в далекой юности они все — он сам, Брут, Стратон — любили играть в такую игру. Кто-нибудь один читал строчку или две из греческого автора, а остальные должны были назвать имя поэта, произведение и, по возможности, номер стиха. Следующий ход состоял в том, чтобы ответить на стихи другой цитатой, чтобы получилась видимость связного разговора.

— Еврипид, «Медея», стих 332-й, — не стирая с лица улыбки, проговорил Волумний.

Брут не заставил друга долго ждать:

О Добродетель! Пошлая приманка
Для простака... Я мнил тебя царицей,
А ты — раба Фортуны![181]

На сей раз Волумний воздержался от комментария. Позже он говорил, что не мог вспомнить, откуда цитата.